Дефиле над пропастью
Шрифт:
– Ладно, продолжай.
– Федор, в отличие от некоторых, за свое преступление ответил. Двадцать лет отсидел.
– Это Алисе мать не вернуло.
– Я его не оправдываю. И когда узнала, что он натворил, хотела прекратить наше общение. Но он попросил меня выслушать его, а потом решать.
– И что же он сказал в свое оправдание?
– Федор с детства был влюблен в одну девочку. Машеньку. Они жили в одном подъезде. Играли вместе во дворе. Друг к другу в гости ходили. Федор ее постарше был и в школу пошел раньше. Но так ему хотелось в одном классе с Машенькой учиться, сидеть вместе за партой, что Федя на второй год остался.
– Свадьба?
– Да. Федя к ней готовиться начал за полтора года. Устроился на работу, чтобы деньги копить. Был вечно занят. Это Маше и позволяло со своей тайной любовью встречаться. И вот диплом на руках, заявление в ЗАГСе. Свадьба через месяц. Маша вроде бы уже в себя пришла после расставания с любимым. Поняла, что лучше Феди нет, но…
– Дай угадаю. Тот, кто бросил ее, нарисовался на горизонте?
– Точно. И стал снова Машеньку околдовывать чарами своими. Мучилась она, мучилась, не зная, что делать, да не выдержала такого напряжения нервного. Надела платье белое, фату, написала записку предсмертную да с собою покончила.
– Каким образом?
– Таблеток наглоталась. Ее в свадебном платье хоронили. В гробу как живая лежала. У Феди срыв случился на похоронах. Не давал крышку заколачивать. Кричал, что Машенька не умерла и скоро проснется. Еле оттащили его. А ночью он на могилу побежал – отрывать невесту. Сторож кладбища, хорошо, заметил. Скрутил парня да в больничку отправил. Его там прокапали да отпустили. Хорошо, не положили в психиатрию, а то с клеймом бы остался навсегда. А так смог нормальную жизнь начать, на работу устроиться.
– Лучше бы ему с клеймом оставаться! Глядишь, Алисина мама жива бы осталась.
– Ты же обещал не перебивать, – укорила сына Нина. – Я тебе факты излагаю, только и всего.
– Ты не беспристрастна. Я же чувствую.
– Да ты пойми: он в состоянии аффекта действовал, когда душил ее.
– Будь так, ему бы не впаяли двадцать лет!
– Он, когда понял, что натворил, в петлю полез. Но вынули его из нее. Потом побили немного да в милицейский «козелок» затолкали. До суда почти полгода сидел в КПЗ. Оттуда письма писал матери покойной. Прощения просил. Та не отвечала. А когда он на суде ее увидел, в лицо плюнула.
– А он что хотел? – возмутился
– От тебя, Данечка, я большего понимания ждала. Напомнить, почему?
– Если ты сейчас намекаешь на то, что я сам убил человека…
– Именно.
– По неосторожности! – повысил голос Дэн.
– Не ори, деда разбудишь.
– Ты нас не сравнивай!
– Да почему же? Ты так же, как Федор, лишил другого жизни. Но тебе повезло больше, достался хороший адвокат.
Данила резко поднялся. Пальцы, которыми он упирался в столешницу, побелели. Лицо тоже.
– Ты правда равняешь нас? – медленно и тихо проговорил он, едва цедя каждое слово. Он давно не был так взбешен. И Нина, очень остро чувствующая перемену настроения своих собеседников, а главное – момент, когда она перегибает палку, сразу же сменила тон:
– Сынок, я – нет, – мягко проговорила она, да еще сыном назвала, а не Данечкой, как обычно. – Но кто-то со стороны… Кто тебя не знает. И всей ситуации… Я просто к тому, что судить мы права не имеем.
«А мать свою судишь, – мысленно возразил Данила. – Потому что ее история тебя касается… Как меня – Алисина. Ты права была, теперь все, что ее касается, мне не безразлично…»
– Федя в бога уверовал, пока отбывал наказание, – продолжила Нина. – Все двадцать лет молился. Говорит, икона у них была старинная в часовенке. Так мироточить начала, когда приложился к ней на святой праздник.
– А крылья у него случайно не проклюнулись? Знаю я этих ребят, что долгие сроки мотают. Пока там, на зоне, им за что-то надо держаться. Вера – самый мощный стержень. Вот только жаль, что, когда на свободе оказываются, теряют его.
– Нет, Федин при нем остался. Поэтому я и прониклась к нему.
– Зачем он следил за Алисой, коль такой святоша? Ангелом-хранителем ее заделаться хотел?
– В ноги упасть, повиниться. Да все не мог набраться смелости. Алиса такая стала… Ну ты и сам знаешь, какая!
– Красивая, гордая?..
– Скорее неприступная, холодная.
– Откуда Федя узнал, где ее можно подстеречь?
– Он вообще узнал о ней случайно. Увидел ее фото в журнале и узнал девочку, с которой играл, когда она была совсем крохой. Она не так уж сильно (не кардинально, по крайней мере) изменилась, плюс – имя у нее редкое. Почитал интервью, вычислил, где находится агентство, с которым Алиса сотрудничает…
– Он выследил ее, я понял. И что же?
– Как я тебе и говорила, пытался смелости набраться, чтоб подойти, а когда решился на это, она его за пьянь приняла, которому на опохмел не хватает, сто рублей сунула и в подъезд шмыгнула. Это было в день, когда бабку твою убили.
– А зачем он приезжал к тебе позавчера?
– Поговорить хотел. Ему не с кем больше.
– И о чем?
– Об Алисе. Беспокоился он о ней. Начитался статей об убийствах Виктории и Сюзанны, боялся, как бы с ней чего не случилось. Тоже ведь модель!
– Ты серьезно думаешь, что он изменился?
– Я дома у него один раз была. Там в иконах все. И он на них постоянно молится. И взгляд при этом чистый-чистый…
Тут из спальни раздалось покряхтывание, это дед Веня в постели ворочался. Видимо, до него доносился их разговор и мешал спать.
– Все, поехала я, – тут же засобиралась Нина.
– Такси вызову тебе. Обожди.
– Давай. А я на посошок самогоночки выпью.
– Так вы приговорили всю бутылку.
– А что мне мешает открыть другую?