Дегустатор
Шрифт:
— А еще он сегодня главный редактор, — напомнила мне Юля. — Ладно, Сергей Рокотов. Теперь слушай. Дай мне поговорить с твоей Алиной. А то только руки помоет сейчас — и вы уже снова о чем-то шепчетесь. А у меня к ней дело.
— Да сколько угодно, — удивился я. — Какое еще дело?
— А ты, Рокотов, вообще понимаешь, кому ты куртку свою отдал? Она главный редактор самого знаменитого в эр-эф гламурного журнала. Сколько она получает, знаешь?
— Не спрашивал.
— Я понимаю, у тебя к ней свой интерес. А меня с работы завтра могут выгнать. Да и работа дрянь. Вот о чем я с ней хочу поговорить. Ты вообще прикинь,
— Не кружится, — честно признал я. — Если у них там миллиард долларов, это еще не значит, что они дадут мне хоть десятку. Да и я не попрошу. И тебе они не дадут. Слушай, все просто — я тут задержусь на пару шагов, подсядь к ней в автобусе, как раз поговоришь. Ехать час как минимум. Я прислушиваться не буду. Успеха.
— Мгм, — сказала она. — Я знала, что ты настоящий товарищ.
Боюсь, что классическое представление о немцах у нас, как всегда, на полстолетия отстает от реальности. Сегодняшний немец во всей красе — это вот что.
Это Франц Хербстер, стоящий над обрывом, над потрясающе немецким пейзажем — черная хвойная тень Шварцвальда на горизонте, серебряная полоска узенького еще Рейна на краю мироздания. Холмы, золотящиеся осенними фруктовыми садами. Солнце среди багровеющих облаков. Черепичные крыши, робкие синеватые дымки из труб: ведь это же рай, сюда попадают те немцы, которые в жизни вели себя хорошо.
А Франц Хербстер, в коротких сапожках, в толстой куртке, привел нас на этот бугор для приветственной церемонии. На обрыве стоит беседка, ее пронизывает ветер, мы дрожим, Алину не спасает уже и моя куртка — ее тонкие, плотно сжатые губы скоро посинеют. Но уйти нельзя, в беседку заранее вынесен поднос с бокалами, здесь же коробочка игристого вина — плоды трудов винного кооператива, которым управляет Франц.
И вот он, с летящими по ветру волосами, достает из коробки первую бутылку зекта, увенчанную серебристой фольгой, и рубит ей голову настоящим самурайским мечом.
Именно им, и не иначе.
«Чпок», — говорит бутылка. Аккуратно, как алмазом, срезанное горлышко вместе с пробкой улетает вниз, к равнинам, садам, в вечность, Франц с романтической усмешкой наливает пенящийся зект в бокал и подает его — ну конечно, Алине. Мойра, которая старше Алины лет этак на двадцать — Мойре пятьдесят с лишним, это замечательная женщина редкой и странной красоты, — благосклонно не замечает, что оказалась второй.
Франц, наполнив несколько бокалов, чарующе улыбается, расставляет ноги, под косым углом приставляет сверкающее лезвие к бутылке — новое «чпок!» разносится над Рейном, Шварцвальдом, дубовыми лесами, садами и полями. «Сто писят», — шепчет Гриша.
Это — немец. Это настоящее. Типичное. Словами не объяснимое.
Зект очень мягок, пахнет яблоками и дымком осенних листьев, как хорошее «пуи-фюме».
Ужин в кооперативе (оплаченный, как и вся наша поездка, институтом Мануэлы) — это когда дегустация продолжается, но с неумеренным обжорством, в расслабленности и общей радости. Грише торжественно показывают пригодную для него еду, Мойра смотрит на Седова характерным взглядом. Я знаю, о чем она будет сейчас ему рассказывать: что она — родом из великих шестидесятых в Лондоне, ее не удивишь бешеным сексом всех со всеми, она до сих пор может поднести пятку к уху… И все это — правда.
— Тепло, — успокаивает меня Алина в ответ на немой вопрос. — У меня с собой таблетки, я уже начала их пить. Завтра — какой-то город. Ты там получишь куртку обратно.
— Что ты говорила насчет моего английского? — вспомнил я. — Ты и правда считаешь, что он у меня хороший? Спасибо, конечно…
— А, но он ведь хороший! Да просто литературный. А про акцент ты и сам знаешь. Но это и не акцент вовсе. И не этот кошмарный русский английский. Странное что-то — произносишь слова не с тем ударением, как будто ты… итальянец, что ли?
— Да нет, не итальянец, тут сложная история… Ты не поверишь, этот акцент — он…
Но — поскольку мы еще не сели на длинные скамьи за дощатым столом — Алину утаскивают датчане, она вообще как-то постепенно становится здесь популярна, и я чувствую легкое раздражение. Что бы там ни заявляла Юля, но мне все время кажется, что с Алиной мы никак не можем поговорить, просто поговорить спокойно ни о чем, мы несемся куда-то, и нас растаскивают в стороны опять и опять.
Я сел на лавку наугад — никаких маневров, пусть все произойдет само… вот Гриша ко мне подбирается и с моего позволения занимает место слева… И пока я оглядываю стол и вспоминаю сегодняшний нервный день и разговоры о том, кто первый винный писатель России, мне вдруг приходит в голову необычная мысль.
Наша компания не только нервная. Она странная. По составу.
Понятно, что здесь делают Монти и Мойра. С Монти все ясно, он на своем месте, а Мойра — она ведет винную колонку в трех изданиях Лондона, не гений, но профессионал. Тройка азиатов здесь потому, что рынки Азии для винной Европы — это цель номер два, продажи там растут, вино изучают с жадностью. Датчане… ну, видно, что не новички, а для кого пишут — это отдельный вопрос. Может, для всей Скандинавии.
Понятно и то, почему от России целых пять человек. Это — цель номер один, страна-головокружение, тридцать процентов прироста продаж вина в год. Праздник без конца.
Итак, нас пятеро. Игорь Седов — это Игорь, он был первым, кто создал в стране профессиональный винный журнал… то есть вторым, но его издание дожило до сего дня. И он — главный редактор своего «Сомелье. Ру». Я — это я, не главный редактор, но никто в России из винных аналитиков не знает немецкое вино так, как я. Тут все ясно.
Ясно и с Гришей и Юлей — представляют две, говоря без брезгливости, массовые газеты. «Сити-экспресс» и «Русский житель». В вине ни черта не понимают, но что-то пишут, старательно передирая пресс-релизы и упрашивая меня проверить, нет ли явного бреда. За ними — та самая массовая аудитория, с которой никому не хочется иметь дела, но ведь она есть.
А вот что здесь делает Алина Каменева, знаменитый главный редактор журнала La Mode — русская версия? Немцы, так же как все прочие обитатели мира, давно и тщетно пытаются залучить в такие оплаченные поездки главных редакторов, но у тех слишком много приглашений, они в лучшем случае передают их кому-то из подчиненных. А тут не просто журнал, а La Mode. Причем именно русская его версия легендарна, потому что сначала журнал, как и все его собратья, может, и кормился перепечатками из лондонской и парижской версий. А сейчас, благодаря Алине Каменевой, это Лондон и Париж берут в перевод то, что впервые было создано в России.