Декалог 1: Загадка
Шрифт:
Бенджамину Банни села муха на нос…
Констебль Шарплесс ускорил шаг; в нём боролись надежда увидеть краем глаза ночного певца и надежда на то, что тот будет слишком далеко, чтобы утруждать себя погоней за ним. По мнению Шарплесса, 1933 год был не очень урожайным на аресты, и хорошее «нарушение общественного порядка» определённо заслужило бы внимание сержанта Эймиса. Но, с другой стороны, было уже три часа ночи, и в верхних строках списка «Их разыскивает Шарплесс» значились чашка чая и обильный слой мази на его бурсите.
Бенджамину Банни села муха на нос…
Голос становился громче, видимо, Шарплесс и невидимый певец шли навстречу друг другу. Мысли о закидывании ног на стол и чашке горячего чая уступили место мечтам об аресте. О легендарном аресте! Где-то на задворках его сознания слабенький голосок уже начал репетировать слова: «Я шёл по Парк Лэйн в южном направлении, и вдруг…»
Рукой он махнул, и муху прогнал…
Летя на крыльях своих амбиций, Шарплесс свернул за угол и тут же наткнулся на высокого человека с пакетом подмышкой. Обычно в таких случаях его дородная фигура выходила победительницей, но пакет был жёстким и прямоугольным, одним из углов он сильно ударил Шарплесса по уязвимому месту. Тяжело дыша, констебль согнулся пополам.
— Ой, прошу прощения, констебль! — человек поддержал его под локоть, помогая распрямиться.
На полисмена глядели ярко-зелёные глаза; лицо было из тех, которые можно встретить у статуй в саду, например, статуй римских богов. Впрочем, у этого мужчины лицо своей молодостью и чертовщинкой в глазах скорее напоминало фавна.
— Позвольте поинтересоваться, что вы тут делаете, сэр?
— Разумеется, констебль. Интересуйтесь.
С этим типом будут проблемы, — подумал Шарплесс.
— И что же вы делаете, сэр?
— Иду домой.
Шарплесс был просто очарован покроем одежды этого мужчины. Одежда не может так хорошо сидеть. За несколько часов носки она мнётся и обвисает. Во всяком случае, моя.
— А вы в курсе, сэр, — спросил он, распрямляясь в полный рост, хотя и после этого ему приходилось заглядывать в слегка насмешливые глаза мужчины снизу вверх, — что пение в жилых кварталах в тёмное время суток является нарушением общественного порядка?
— Правда?
В голове полисмена промелькнула тень сомнения. Он её прогнал:
— Да, сэр, нарушение.
— О, — улыбнулся мужчина, — меня всегда поражало, сколько можно всего нарушить, даже если не собираешься ничего нарушать.
Столь предвкушаемая радость возможности совершить арест куда-то улетучилась. Что-то в этом человеке говорило об обилии предстоящей волокиты в сопровождении непрекращающегося потока насмешек, и перспективы проиграть в итоге дело в суде. Чашка чая манила всё сильнее и сильнее. Ладно, последняя попытка:
— Позвольте спросить, а что… — он запнулся. — Что у вас в пакете, сэр?
Человек дал пакет ему. Пакет был высотой с самого Шарплесса. Полисмен осторожно раскрыл его.
— Это картина! — воскликнул он. — По крайней мере, мне кажется, что это картина.
— А вы молодец, констебль. Мы ещё сделаем из вас искусствоведа.
Шарплесс критическим взглядом осмотрел холст. В основном он был ярко-жёлтый, местами чёрные закорючки противостояли красным точкам.
— И что же она означает?
— Это портрет Мадонны с младенцем, кисти Рубенса, — ответил мужчина.
Шарплесс пытался переварить услышанное:
— Ну, я конечно об искусстве мало что знаю…
— Можете не продолжать, констебль, — прошептал мужчина, и ловко завернул картину. — Я вижу, что вы обладаете хорошим, тонким вкусом.
Вдали послышался какой-то шум. Из тумана раздавались крики и полицейские свистки. Внимание Шарплесса переключилось с мужчины на звук приближающихся к ним бегущих шагов.
— В этот раз я вас не задержу, — сказал он. — Но не забывайте, что люди хотят спать. Если вам приспичит петь — пойте в ванной.
— Благодарю вас, констебль. Постараюсь не забыть. Доброй вам ночи.
— Доброй ночи, сэр.
Мужчина неторопливо пошёл прочь, держа пакет так, словно тот был невесомый. Через несколько секунд он скрылся в тумане.
Когда Шарплесс обернулся, перед ним, тяжело дыша, возникла упитанная фигура в униформе.
— Сержант Эймис! — воскликнул Шарплесс.
— Шарплесс, произошло ограбление. Украдено последнее приобретение сэра Уоллейса Биэри! Картина, современное искусство. Вор даже не вырезал её из рамы, просто ушёл с ней, как так и надо. И ушёл в этом направлении.
Он вручил Шарплессу маленькую карточку. На ней был нарисован человек, который, если судить по крыльям с перьями и белым одеяниям, был ангелом, но дьявольская улыбка и раздвоенный хвост вызывали противоположные ассоциации.
Внизу готическим шрифтом было написано: «Отмщение настигло вас от руки Падшего Ангела».
Шарплесс быстро осмотрел и вернул карточку.
— Ещё одна, — вздохнул он. — Уже двадцатая в этом году. Что это всё значит?
— Вы были всю ночь на дежурстве, — прорычал Эймис. — Вы ничего необычного не видели?
Внезапно голову Шарплесса посетила мысль, от которой у него возникло ощущение, что он поднимается в лифте, а его живот остался в подвале.
— А что было нарисовано на картине? — осторожно спросил он.
— Она называется «Венера в мехах», — ответил сержант. — По описанию сэра Уоллейса это дадаистское изображение фаллической зависти, что бы это ни значило. А почему вы спрашиваете?
— Ну, — с явным облегчением ответил Шарплесс, — я встретил одного джентльмена, который нёс картину, но у него была «Мадонна с младенцем» Рубенса. Я бы заметил, если бы это была… как вы сказали?.. Количество зависти?