Декамерон в стиле спа
Шрифт:
Я с рождения была транссексуалом — женщиной без месячных и женских гормонов, обреченной изображать мужика. Возможно, за то невероятное наслаждение, которое теперь получаю как женщина, следует сказать спасибо талантливому хирургу. Потому что прежде я о таких вещах и понятия не имела. Сразу же отвечу на ваш незаданный вопрос — да, я испытываю оргазм.
Я помню, как кончала, будучи мужчиной, — быстро и суетливо. И все время в голове жужжал голос: мол, все это неправильно, не так, сплошной позор и стыдоба. Сейчас, став, женщиной, я знаю, что такое по-настоящему кончать. Это долгое, согревающее, светлое ощущение, похожее на розовый рассвет зарождающегося дня или багровый закат, плотская радость пастушки. Пастухи-мужчины пусть позаботятся о себе сами.
Вы обратили внимание сегодня днем в джакузи на мои пальчики на ногах? Маленькие, розовые, а не какие-то там узловатые, волосатые или жирные. Я болтала ножками в воде и разглядывала ваши пальцы, и ваши, и ваши… И видела,
Слышали вы о докторе Сидни Нейл? Это мой хирург, мой герой, мой кумир! Известный на весь мир. Сам он не молод, но молодость — это то, над чем он трудился. Он сделал Мэрилин Монро такой, какой ее узнал весь мир, он работал над Майклом Джексоном. И я горжусь, что стала пациенткой доктора Нейла — он выбрал меня из многих, увидев мой потенциал. Я считаю его своим врачевателем, своим хирургом, спасителем и божеством!
Потому что теперь я настоящая женщина. Разве эта грудь не полна и кругла? А плечи? Посмотрите, как они женственно покаты! И разве можно найти у меня признаки адамова яблока или костистые выпуклости на лбу? Все это было убрано и изничтожено, Я пролежала в болях целый год, а потом встала истинной женщиной. Посмотрите на мои волосы — это их собственный блеск. А кожа? Она гладкая и нежная. Мое личико не знает грубого выражения, а манеры исполнены скромности. В моем теле бурлят женские гормоны, делающие меня мягкой и женственной, а не какой-то там вульгарный мужицкий тестостерон.
Жизнь моя была сплошной трагедией до того, как я познакомилась с доктором Нейлом. Вместо ангела-хранителя меня с рождения опекал какой-то демон, наградив всеми мужскими «прелестями». У меня выросли яички и пенис, а ведь я еще в утробе матери сложилась как женщина! Но моему отцу до этого не было никакого дела, он любил только мать, а меня никогда.
Если Господь даёт нам женские гормоны, то зачем тогда дьявол дает мужские? Из-за этой путаницы, из-за смешения происходят все войны и даже глобальное потепление. Когда-нибудь мужское стремление к изобретательству нас всех погубит. Одержимый переизбытком тестостерона мужчина, склонный к паранойе, — это нечто иное, как потерянное для популяции звено. Он губит жизнь всего племени — поначалу тихо живет за холмом в окружении друзей и вдруг, словно ему вожжой под хвост попали, начинает убивать своих бывших товарищей и насиловать их жен. Так было во все времена, со времен войны за ухо Дженкинса. Война в крови у мужчин. Кобели собираются в стаи, рычат, скалятся и рвутся в драку. Дамы пытаются все это как-то умиротворить, но что они могут, если их больше интересует вышивка? Мужчины слишком любят войну, чтобы отказаться от этой затеи.
Война за ухо Дженкинса? Вы слышали про такую? Ну да, вы же женщины, откуда вам знать! А меня эти вещи интересовали, когда я была женщиной в мужских штанах, ничего не соображала и проклятый ненавистный стручок между ног руководил моими действиями. В этой давней, противной, мужской жизни я изучала историю и право и была самым придирчивым, вздорным и сутяжным мужиком.
Эту войну я хорошо помню. По Севильскому мирному договору тысяча семьсот двадцать девятого года, заключенному между Британией и Испанией, Британия согласилась не торговать с испанскими колониями. Для проверки исполнения договора испанцам позволили подниматься на борт английских кораблей для инспекции грузов. В тысяча семьсот тридцать первом году Роберт Дженкинс, капитан судна «Ребекка», заявил, что испанская береговая охрана силой ворвалась на борт его судна и отсекла ему ухо. В тысяча семьсот тридцать восьмом году он предъявил свое заспиртованное ухо палате общин, и премьер-министр под всеобщее одобрение объявил Испании войну. Следующие девять «славных, героических» лет мужчинам было официально разрешено грабить, насиловать и убивать. А когда война пошла на убыль, на сцену вышел Наполеон — верхом на белом коне и с мечом в руке. Кусочек его заспиртованной мужской плоти, как и ухо Дженкинса, тоже выставили на всеобщее обозрение — не так давно его продали всего за три тысячи долларов некоему доктору Лэтимеру на аукционе «Кристи», так и не получив ожидаемой цены.
Вы уж простите, но от некоторых привычек избавиться не так-то просто, особенно от привычки давать советы, когда тебя не просят. Вы-то, конечно, ждали, что я стану говорить о себе любимой? Ну да, я тоже так думала. И вы будете правы, если скажете, что я отклонилась от темы. Заспиртованное ухо Дженкинса вряд ли интересно кому-то из нас, сидящих кружком в этом милом местечке среди ароматного дыма «Акапулько голд», витающего в мерцании свечей, и слушающих мой нежный тихий соблазнительный голос. У доктора Нейла есть
Доктор Нейл говорит, что мы должны отделять себя от нашего прошлого и жить в настоящем. Мы слишком много думаем. Любое слово длиннее трехсложного вызывает подозрение, уступать силе четырехсложного тестостерона — это мужская склонность. Ия, к сожалению, ей подверглась. Созревание пришло ко мне рано. Я была миленьким белобрысым ребеночком, пока мои колени не начали превращаться в грубые костистые мослы и волосы не полезли оттуда, где их не должно быть.
Когда мать сердилась — а это случалось нередко, — то наказывала меня, оставляя в темной гардеробной. В дверную щель все же проникал слабый свет, и я, сидя среди ее туфель, платьев и мехов, прижимала их к себе, обертываясь этими шелками и атласами. Нет, я не стала трансвеститом из-за того, что меня в состоянии стресса держали среди женских нарядов, наоборот, полюбила эту запретную одежду, поскольку внутри являлась женщиной. У моей матери было больше пятидесяти пар туфель, и, разуваясь, она просто швыряла их в гардеробную, где они валялись беспорядочными грудами. У матери были на редкость миниатюрные ножки, и, сидя взаперти, я собирала в пары эти крошечные туфельки, примеряя их, но годам к одиннадцати они уже не лезли на меня.
Я была сражена настоящим горем, когда осознала, чем это грозит мне в будущем, — так анорексичная девчушка приходит в ужас, когда начинает расти грудь и ее природное предназначение становится неотвратимым. Если она ничего не предпримет, то продолжит раздаваться вширь, пухнуть, блекнуть и вянуть, а потом умрет, как все. Детские формы спасают ее от смерти, поэтому она готова отчаянно рисковать, чтобы избежать роста и взросления. Я же мечтала о женской груди, зная, что это недостижимо; растущие пальцы на ногах приводили меня в ужас, представляясь такими же огромными, как лапы того парня из фильма «Американский оборотень в Париже». Но я осознала еще и другое — я никогда не смогу соперничать с матерью за любовь отца, ведь из меня вырос уже почти взрослый мужчина, громоздкий и неуклюжий. Так что мне оставалось одно — походить на него, а не на нее. Я вынуждена была внутренне выбирать все мужское в надежде, что тогда меня полюбит мать.
Какую обувь я носила? Восьмого размера. В наши дни у многих женщин такие ноги. Человеческая порода укрупняется. Джерри Холл имеет одиннадцатый размер. У моей матери был четвертый. Она как-то сказала мне, что чем породистее женщина, тем меньше у нее ножка. А еще она как-то сказала, что я не девочка. Какая же она все-таки была сучка! Бедный мой отец!
Стремясь выглядеть как мачо, я наращивала мышцы, козыряла резкими манерами и нелюбовью к водным процедурам, казавшейся мне нормой для окружавших меня юнцов. Я нарочно заваливала экзамены, хотя могла бы сдавать их отлично, поскольку тесты на ай-кью обнаруживали мое явное превосходство над этими неуклюжими потными прыщавыми кретинами, составлявшими мой круг общения в школе. Я состояла на учете как трудный подросток и болталась по улицам с «корешами», которых презирала. Я, всю жизнь ненавидевшая спорт, записалась в школьную команду по боксу. И имела заметный успех у девочек. Мое тело вело жизнь мужчины, но… Как бы это объяснить? Душа моя за телом не следовала. В четырнадцать лет я умудрилась стать отцом — благо родители той девочки увезли ее куда подальше. С ребенком этим я никогда не встречалась и, разумеется, не хотела этого.
Но несмотря на все мои старания, парень, смотревший на меня из зеркала, казалось, не имел ко мне никакого отношения. Я не походила на других — всегда одинока, всегда сама по себе. И родителям не было до меня дела — они даже не пришли на региональный матч, где меня объявили чемпионом по боксу. Они интересовались только друг другом. Дети откровенных гетеросексуалов все равно что сироты. А может, они даже как-то стыдились меня, видя во мне нечто вроде посмешища.
В четырнадцать лет я увидела по телевизору документальный фильм о транссексуалах и наконец поняла, что собой представляю. Теперь я точно знала, что являюсь жертвой гормонов, но мне не стало легче, поскольку в этом возрасте подобное осознание не оборачивается ничем, кроме стыда. Я была несостоявшимся мужчиной и ничего не могла с этим поделать. Только транссексуалам во всей полноте знаком смысл этого коротенького и ужасного слова «стыд». От стыда умирают пятьдесят процентов из нас — в основном кончают жизнь самоубийством или гибнут от рук изуверов, нетерпимых ко всему нестандартному. А кто-то, один раз надев женские трусики, уже не может преодолеть этот стыд. Вот я и решила оставить свое тело в покое, избегать любых сексуальных и эмоциональных контактов и развивать только интеллект. Я с головой ушла в учебу, она превратилась в мое убежище. Я решила стать юристом, как мой отец, — то есть опять-таки делала все, чтобы быть мужиком.