Декамерон в стиле спа
Шрифт:
Его заработки не были стабильными: несмотря на успех и востребованность, сорок процентов дохода уходило на содержание галереи, еще сорок — на налоги. На преподавание он тратил только один день в неделю, еще подрабатывал искусствоведческими публикациями и всегда злился, что ему не хватает времени на занятия живописью.
— Дженис могла бы оплатить мою школу, — сказала Элиза. — Она же у нас жуть какая умная — деньги гребет лопатой, учит другие страны, как им жить. И родители ее богаты, как Крез, к тому же я всего лишь единственная внучка.
— А что, это мысль, — обрадовался Уолдо.
Элиза мгновенно просияла, наклонилась через стол и, утащив у отца из тарелки
Как порешили, так и сделали. Элиза пошла в частную школу, а Дженис пришлось тряхнуть мошной.
Элиза уходила на занятия в восемь. Дженис передвинула свой рабочий день на час и теперь выходила из дома в девять — начальству это, конечно, не нравилось, но что поделаешь. С восьми до девяти она нежилась в постели с Уолдо, получив возможность предаваться страсти, пусть и в ограниченное время. Уолдо теперь выглядел чуточку старше, похудел и осунулся, так что подбородок казался еще квадратнее. Портрет Элизы был завершен и куплен королевской семьей. С полотнами расставаться всегда трудно, но когда знаешь, что твоя работа украшает стены королевского дворца, расставание не так тяжело. Уолдо больше не требовал безукоризненной чистоты в доме — врач, вызванный к Дженис, когда у нее случился бронхит, предположил, что она, по-видимому, слишком перегружена по дому. Теперь к ним дважды в неделю ходила уборщица — тихая, опрятная, старательная девушка-полька.
— Будем надеяться, что папочка не западет на нее, — изрекла Элиза. — А то кто ее знает — может, еще одна мазохистка.
Дженис заметила мелькнувший кончик змеиного языка, но, стиснув зубы, промолчала.
Уолдо теперь помогал по хозяйству — покупал продукты, правда, по расчетной карте Дженис. Еду он покупал только самую дорогую, и Элиза, вознаграждая эти труды, время от времени что-то ела. Иногда Дженис казалось, что они, словно куклы, пляшут у падчерицы на веревочках. Новая школа Элизе нравилась, она даже чуточку округлилась и выглядела счастливее. Дженис чувствовала, что девочка добилась кое-каких успехов. Джо по-прежнему водила дружбу с алкашами из местной пивнушки, и Элиза редко ее навещала.
Однажды Джо позвонила Дженис.
— Сука ты проклятая! У тебя же ничего святого, семьи разбиваешь, детей крадешь. Я надеюсь, Бог приберет тебя к рукам, сдохнешь от рака совсем скоро! — Она была пьяна совершенно не в себе.
Дженис рассказала об этом звонке Уолдо.
— Прости, дорогая, что так вышло. Только не расстраивайся, думаешь, почему я с ней развелся? Она же алкоголичка, да к тому же сумасшедшая. Ну не повезло мне первый раз с женитьбой! А ты, ты просто творишь чудеса! Посмотри только на Элизу!
— И когда же вы собираетесь пожениться? — поинтересовался как-то отец Дженис.
— Как только закончится бракоразводный процесс, — ответила она.
— А ты уверена, что этого хочешь? — спросил отец. — Ты сейчас о матери не думай. Она помётана на внуках, спит и видит заполучить собственных, хотя и эта приемная девочка хороша и мы рады помочь с оплатой ее учебы. Но все-таки своим внуки совсем другое — гены есть гены.
— Конечно, хочу, чтобы мы поженились, — заверила Дженис.
Какие тут могли быть сомнения? Ей многие завидовали. Еще бы! Ведь целый год пролетел какой-то эротической дымке, и когда она засыпала
Бракоразводный процесс наконец завершился. Теперь можно было думать, о женитьбе и следовало определиться с Элизой. Дженис не отказалась бы от настоящей свадьбы, дорогой, роскошной, с ритуалами из скрещенных мечей, рисовальных кистей или что: там принято у художников; в общем, от торжества, которого хотела ее мать. Но Уолдо решил, что подобная пышность может расстроить Элизу. Поэтому они постановили тихо зарегистрироваться в мэрии — обычная официальная церемония, чтобы после сообщать друзьям: «Ой, кстати, а мы поженились! Да, представляете? Пару недель назад». Так они сэкономили бы много денег, на это особенно упирал Уолдо, а сейчас это важно, поскольку дела у Пола шли из рук вон плохо после обвала цен на рынке антиквариата. Платить за школу Элизы становилось все труднее, да и сама девочка вела себя слишком расточительно. По-видимому, эту привычку она переняла от матери — во всяком случае, никак не от Уолдо. Правда, когда в руки Уолдо попадала платежная карта Дженис, он тоже почему-то становился расточительным — от денежек, прибереженных ею во времена холостой жизни, почти ничего не осталось. Элизина комната была нашпигована всей электронной техникой, какую только можно приобрести в магазине, и эта цифровая всячина то и дело будила Дженис по ночам. Одежду Элиза носила лишь дорогую и модную, покупала, ее в больших количествах и переодевалась по нескольку раз в день. Дженис попыталась урезать ее в тратах а за неделю до заключения брака (свадьбой она бы это назвать не отважилась) с ужасом обнаружила, что Элиза, стащив ее платежную, карточку, потратила почти все — остались какие-то жалкие семьсот фунтов.
Когда она сообщила об этом Уолдо, тот лишь посмеялся и сказал, что она еще хорошо отделалась. И действительно, о том случае, который он имел в виду, упоминалось в «Новостях» — бывшая школьная подружка Дженис пыталась продать свою левую почку за три тысячи фунтов лишь потому, что она, видите ли, не знала, где взять денег на дорогущую кожаную куртку авторской работы. А у них свадьба еще только через неделю и Элиза наверняка раскаивается.
— Да какая это свадьба! — возразила Дженис. — Даже моих бедных родителей не пригласили.
Но Уолдо увлек ее в мастерскую и там уложил на диванчик, развеяв минутную печаль.
Элиза заявила, что сожалеет о потраченных деньгах (и это само по себе было уже что-то!), но ей, дескать, хотелось как-то особенно нарядиться по такому торжественному случаю — как-никак Дженис станет ее официальной мачехой. В день бракосочетания Элиза ворвалась рано утром в их спальню и вручила Дженис шелковую розочку на зажиме, какие обычно носят в волосах.
— Вот, надень на свадьбу. Мама их всегда носила, и они так шли ей, пока она не пристрастилась к выпивке и не появилась ты.
И убежала.
— Какой щедрый и милый жест, — прокомментировал Уолдо.
— Ничего подобного, — возразила Дженис. — Она желает мне всяческого зла.
— С какой это стати ей желать тебе зла?! — удивился Уолдо.
На регистрацию бракосочетания Дженис пошла в розочке, поскольку выбора у нее не было.
— Ты слишком старая, чтобы рожать детей, — сказала Элиза Дженис, когда они после визита в мэрию сидели втроем в китайском ресторанчике. — Дети ведь дело не шуточное!