Дела и речи
Шрифт:
Мы являем собой то же зрелище, что и Китай: с одной стороны — татары, с другой — китайцы.
Между тем Коммуна воплощает принцип — принцип муниципальной жизни, а Национальное собрание воплощает другой принцип — принцип национальной жизни. Однако как в Собрании, так и в Коммуне можно опереться лишь на принцип, а не на людей. В этом вся беда. Выбор оказался злосчастным. Люди губят принцип. Обе стороны правы, и обе стороны неправы. Не может быть ситуации более безвыходной.
Эта ситуация порождает неистовство.
Бельгийские газеты сообщают, что Коммуна собирается запретить «Раппель». Это возможно. Во всяком случае
Впрочем, каков бы ни был наш долг, и вы и я его исполним.
Эта уверенность успокаивает нас. Совесть подобна морю. Как бы ни бушевала буря на поверхности, на дне всегда спокойно.
Мы исполним свой долг, борясь как против Коммуны, так и против Национального собрания, как за Национальное собрание, так и за Коммуну. Важно не это; важны судьбы народа. Одни пользуются им, другие его предают. И вся эта ситуация окутана каким-то непонятным туманом: наверху — тупость, внизу — оцепенение.
С 18 марта Парижем руководят люди неизвестные — что нехорошо, и невежественные, что еще хуже. За исключением нескольких лидеров, которые скорее сами следуют за кем-то, нежели руководят, Коммуна — это невежество. Мне не нужно иных доказательств, кроме объяснений, приведенных Коммуной в оправдание разрушения Вандомской колонны; разрушение колонны оправдывают воспоминаниями, которые она вызывает. Если нужно разрушать памятник из-за воспоминаний, которые он вызывает, давайте разрушим Парфенон, напоминающий о суевериях язычников, разрушим Альгамбру, напоминающую о суевериях магометан, разрушим Колизей, напоминающий о диких празднествах, во время которых звери пожирали людей, разрушим пирамиды, напоминающие и увековечивающие жестоких королей — фараонов, чьими гробницами они являются, разрушим все храмы, начиная с храма Рамзеса, все мечети, начиная со святой Софии, все соборы, начиная с Собора Парижской богоматери, словом, разрушим все, ибо до сегодняшнего дня все памятники сооружались королями и при королях, а народ еще не начал создавать свои. Стало быть, хотят разрушить все? Очевидно, нет. Следовательно, делают то, чего не хотят делать. Делать зло преднамеренно — злодейство; делать зло непреднамеренно — невежество.
У Коммуны есть то же извиняющее ее обстоятельство, что и у Национального собрания, — невежество.
Невежество — страшнейшее общественное бедствие. Оно объясняет те нелепости, которые сейчас происходят.
Невежество порождает неосознанные поступки. А какая это опасность!
Тьма может привести к пропасти, а невежество — к преступлениям.
Подобные действия начинаются с глупости и кончаются жестокостью.
И вот вам пример, пример чудовищный: я имею в виду декрет о заложниках.
Каждый день, возмущенные, как и я, вы обличаете перед совестью народа этот отвратительный декрет, позорный источник катастроф. Этот декрет рикошетом ударит по Республике. Меня охватывает дрожь при мысли о всем том, к чему он может привести. Коммуна, в которой, что бы ни говорили, есть прямые и честные сердца, скорее стерпела этот декрет, чем проголосовала за него. Это — дело четырех или пяти деспотов, но это гнусно. Заключить в тюрьму невинных и возложить на них ответственность за преступления других — значит придать разбою государственный характер. Эта политика
То, что представляет собою Коммуна, необъятно. Она могла бы совершить великие дела, но пока совершает лишь малые. А когда малые дела еще и гнусны, то это жалкое зрелище.
Поймем друг друга. Я — революционер. Я был им, даже не сознавая этого. Еще с отроческих лет, с той поры, когда, подчиняясь одновременно и своему воспитанию, удерживавшему меня в прошлом, и своему инстинкту, увлекавшему меня к будущему, я был роялистом в политике и революционером в литературе; следовательно, я принимаю великую неизбежность во всех ее видах, но при одном условии: она должна подтверждать принципы, а не расшатывать их.
Все мои мысли колеблются между двумя полюсами: Цивилизация, Революция. Когда свободе угрожает опасность, я говорю: Цивилизация, но и Революция; когда же опасность угрожает порядку, я говорю: Революция, но и Цивилизация.
То, что именуют преувеличением, подчас бывает полезным, а в известные моменты может даже казаться необходимым. Иногда, чтобы продвинуть отстающую сторону идеи, следует подтолкнуть вперед, и даже сверх меры, другую сторону. Машинист прибавляет пару; но при этом возможен взрыв, есть опасность, что котел разорвется и поезд сойдет с рельс. Государственный деятель — тоже машинист. Умение устранить все преграды на пути к великой цели, умение добиваться успеха на основе принципов, смело рискуя и преодолевая препятствия, — это и есть политика.
Однако в действиях Коммуны мы сталкиваемся не с преувеличением принципов, а с их отрицанием.
А подчас — даже с насмешкой над ними.
Вот чем объясняется сопротивление этим действиям со стороны всех выдающихся людей.
Нет, невежество не может руководить городом науки; нет, месть не может управлять городом гуманности; нет, слепота не может вести город света; нет, Париж, город ясности, не может блуждать в потемках; нет, нет и еще раз нет!
Коммуна — хорошее дело, которое делается плохо.
Все допущенные ею ошибки объясняются двумя злосчастными обстоятельствами: плохой выбор момента, плохой выбор людей.
Никогда не следует впадать в подобное безумие. Можно ли представить себе Париж говорящим о тех, кто им управляет: «Я их не знаю!» Не следует усугублять мрак мраком; не будем добавлять к проблеме, заключенной в событиях, загадку, заключенную в людях. Как! Мало того, что мы имеем дело с неведомыми явлениями, нам приходится иметь дело еще и с неизвестными людьми!
Грандиозность первых пугает; ничтожность вторых пугает еще больше.
Гиганту следовало бы противопоставить титана, а ему противопоставляют пигмея!
Неясные социальные проблемы возникают и высятся на горизонте, сгущаясь с каждым часом. Чтобы рассеять эту мглу, нужен весь свет вселенной.
Я быстро набрасываю эти строки, стараясь оставаться в рамках исторической правды.
Я заканчиваю тем, с чего начал. Подведем итог.
По мере возможности следует примирить идеи и умиротворить людей.
Обе стороны должны почувствовать необходимость договориться, то есть оправдаться.