Дела семейные (сборник)
Шрифт:
Полине показалось, что сердце у нее оборвалось. Она заплакала тихо, чтобы не услышала Галка. Плакала и гладила Валентину ноги, как делала это, когда он малышом укладывался спать.
– Поедем, Валенька, поедем!.. До конца месяца отработаю, и поедем.
А он пробормотал уже дремотно:
– Только деньги надо, мазер…
Она ответила поспешно:
– У меня есть, Валенька, есть!..
От белой койки пахло чистотой и одиночеством. Шуршала сильно накрахмаленная наволока с колючим кружевом. Но Валентин вдруг
Полина долго не ложилась. Она сидела возле уснувшего Валентина и смотрела в его залитое лунным светом лицо, такое хорошенькое и молодое. Кто в нем узнал бы того маленького, заморенного нуждой малыша, которого она двадцать лет назад привезла к себе из деревни? Он тогда только в первую ночь заплакал, проснувшись в незнакомой комнате, но она взяла его к себе на постель и вот так же погладила его ножонки-палочки, пошептала что-то в маленькое, пельмешком ухо. И он уснул, как зверенок, нашедший чужую, но ласковую и теплую матку.
Вся боль, которую успел за эти двадцать лет причинить ей Валентин, ушла из сердца Полины. Осталась одна только нежность и забота об этом большом незадачливом «дите». Конечно, она с ним поедет. Долго ли ей собраться…
Полина в последний раз погладила руку, свесившуюся из-под одеяла, бесшумно постелила на пол старенькое пальто и, не раздеваясь, легла.
8
– Я уж не буду будить его, Галя, – тихо сказала Полина. – Пусть он поспит.
Галка в этот день проснулась рано. Вечерняя тревога прошла, но ей словно мешало присутствие чужого человека, его сонное дыхание она тревожно ощущала, хотя Валентина и отделяла тесовая перегородка. И непривычно было Васино отсутствие.
– Вы, Галя, извините… Мне уходить пора. Накормите тут чем-нибудь Валю, а я постараюсь пораньше… – попросила Полина.
Через полчаса солнце ударило в стекло, отразилось в маленьком зеркальце на Галкином туалетном столике. Она встала, шмыгнула в кухню и долго мылась там.
– Послушайте, москвич, вставайте! – осторожно тронула она Валентина за плечо.
Он поморгал и открыл большие, мягкие глаза.
Когда он оделся, Галка предложила:
– Пойдем позавтракаем в кафе. Честно говоря, мне не хочется возиться.
Не мог же Валентин ей объяснить, что в кармане у него всего семь рублей с копейками! Если ходить по кафе и ресторанам, это не деньги. Он вообще последнее время был на мели, и родная мать, продав в деревне картошку, прислала ему пятьдесят рублей, чтобы он мог долететь до Лангура. Она же ему и намекнула, что на обратный путь пускай уж сестрица Пелагея раскошеливается. А на собственные отпускные Валентин купил перед отъездом фотоаппарат, новые ботинки и прокатился в Домодедово на аэродром в такси. В результате осталось семь рублей…
Валентин зарядил «лейку», и когда они с Галкой вышли на залитый солнцем, но еще сырой проспект, он сфотографировал ее рядом с привязанными возле чайханы маленькими, грязными, но очень милыми ишаками.
Потом они сели в этой чайхане у окошка и стали ждать, когда подадут лагман. В окошко была видна Лангурская долина. В ней было очень много солнца, голубого воздуха, красок: янтарных, густо-зеленых, розовых, кровавых… Было не горячее, но налитое теплой спелостью утро – то время, когда все способно радовать.
– Чего-нибудь выпьем? – спросил Валентин.
Им подали какой-то ржавый портвейн. Он совсем не шел к жирному, густому лагману, но они не оставили ничего в бутылке.
– Когда же я Ваську увижу? Часто здесь у вас такие авралы? – опять спросил Валентин. – Может быть, пойдем поищем его на стройке?
– В твоих мокасинах там нечего делать, – сказала Галка. – Да он, наверное, к вечеру вернется. Лучше пойдем, я тебе покажу горы. Там теперь сухо.
Они вышли из чайханы и пошли вдоль бетонки. Уже начали пылить машины, с жужжанием поднялся над горой вертолет. Потом вдруг по горной цепи что-то гулко и протяжно перекатилось, и ветер вместе с пылью принес какое-то странное шипение.
– Наверное, взрывают, – объяснила Галка. – Знаешь, за перевалом есть одно интересное место: могила какого-то муллы. Это далеко, но ведь времени у нас навалом.
Они прошли километров пять, все время в гору. У Валентина с непривычки заломило колени. Он взглянул на Галку. Щеки у нее стали красные, как намазанные гранатовым соком, и от пухлых плечей как будто поднимался легкий парок.
– Может, к черту твоего муллу? – осторожно спросил Валентин. – В конце концов, мы не правоверные мусульмане…
– Пойдем, пойдем, – переведя дух, сказала Галка.
Они пришли туда, где еще лежал снег. В горной впадине стояло необхватное дерево, окруженное глиняным валом. На ветках еще не было зелени, но висели обесцвеченные солнцем и ветром лоскуты материи и стояли пустые глиняные кувшины. А за валом, в сырой, вязкой земле, цвели голубые ирисы. Воздух над впадиной был резкий и свежий, как в мороз. Пахло снегом и одновременно цветами.
– Что же, мулла захватил отличное место, – заметил Валентин.
– Ты не жалеешь, что пошел? – спросила Галка. Он покачал головой. Ему хотелось дышать и дышать. А Галка принялась рвать цветы.
– Это для Васи, – сказала она. – Представь, он цветы любит.
…Домой они вернулись только к ужину. Полина уже была дома и тревожно их ждала.
– Васеньки-то все нет, – покачала она головой. – Да и мне, Валя, опять уйти ненадолго надо. Я ведь теперь в каптерке работаю, а сейчас рабочих с головного участка привезут. Каски надо выдать, фонари. Гора-то все плывет…