Дела семейные
Шрифт:
Глава 5
Глава 5
В замках обычно едят в строго определенное время. Нет, если по какой-то причине опоздал к столу, голодным не оставят, но, когда приходится изо дня в день готовить на целую орду, а потом еще собирать и мыть посуду, стряпухи стараются организовать этот процесс с точностью, не уступающей смене фаз луны на небе. Оговаривается время не только начала, но и конца трапезы. Сначала откушайте, а потом занимайтесь, чем хотите.
После обеда, прихватив со стола кружки и потихоньку наполняя их уже не
Я с кружкой подостывшего барка забрался в уголок. Я не был чужим в Къольхейме, и меня охотно приняли бы в любую беседу, но, чтобы поддерживать ее или хотя бы понимать, о чем толкуют, надо по-настоящему жить в замке, быть в курсе его новостей и переживаний.
Но пребывать в одиночестве долго не пришлось, ко мне подсел Даг.
– Ты чего грустный, братишка? Рука болит? Ничего, скоро пройдет, потерпи. А если шрам останется, так и хорошо, геройству твоему подтверждение.
С рукой все было в порядке. Как только мы вернулись с охоты, мама увела меня в комнату, промыла и перевязала рану. Потом мы просто сидели у огня и разговаривали. Вроде бы ни о чем, о жизни в Къольхейме и Гехте, но на душе было светло, и боль в руке почти утихла.
– Нет, все нормально. Просто думаю, как я сегодня чуть все не испортил. Ведь упырь мог вырваться.
– И что? – высокий, крепкий, по приграничной моде бородатый, Даг казался воплощением спокойствия, надежности, рассудительности. – Вырвался, так загнали бы. Еще и развлечение. Но ты все правильно сделал. И ухоронку приметил, и народ позвал, и отбился. Когда кровосос прорывается, он обязательно кого-нибудь да зацепит.
– В этот раз никто не погиб? А люди с хутора Фьерн? Где они сейчас?
– Все целехоньки. Взаперти у нас тут сидят.
– Почему?
– Так ведь упырь на пустом месте не заводится. Первая его жертва всегда тот, кого он повинным в своей смерти считает. Может, конечно, наш кровосос с караваном шел и винит во всем какого-нибудь купчину, который его с товаром послал. Побывал уже дома, работодателя заел, а на хутор Фьерн случайно вышел. Тогда простите, честные люди, ступайте с миром. Но проверить стоит. Вдруг на хуторе вправду душегубством занимались? Угробили путника, ограбили и выбросили.
– Они хорошо знали погибшего?
– Да поди теперь пойми, кто это был. По одежде разве что опознать. Эти, с Фьерна, говорят, в глаза его не видели. Живым, в смысле. Они там вообще никого не знают и знать не хотят. Сидят, как монета под фундаментом. Даже в Къольхейм не ездят. Сам хутор небольшой, с мышкин сапожок, но хозяйство устроено знатное. Молочные важенки, козы, кабанчики, всяческая птица. Даже растения какие-то обихаживают. Меняют продукты у проезжих купцов на то, что надо.
– Даг, а почему упырь не оставляет следов? Вот волк, например, может пройти по насту, а кхарн провалится, потому что тяжелее. Но упырь ведь много весит.
Даг задумался.
– А фунс его знает! – наконец изрек он многозначительно.
Беседу прервал еще один наш брат, Хаген.
– Даг, Ларс, отец зовет. Всех собирает в церемониальном.
В большинстве замков церемониальный зал – самое просторное, красивое и бесполезное из всех помещений. Слуги, как правило, его терпеть не могут. Какие-либо события здесь происходят от силы раз в полгода, а поддерживать чистоту и порядок приходится постоянно. Наш на моей памяти использовали раз пять, когда братья женились. И еще однажды, совсем давно, когда умер дедушка.
– Что случилось-то? – спросил Даг, когда мы топтались в церемониальном зале, ожидая, пока соберутся все люди клана, присутствующие в замке.
Средний брат развел руками.
– Приехал Эйнунд Родъер, требует разговора с кланом.
– Папаша Торстейна? Так вроде бы сынку все доходчиво разъяснили. Не войну же они нам из-за отказа объявить задумали.
Разговор никто не поддержал. Люди, пришедшие в церемониальный зал, были собраны, сосредоточены. Ни следа того веселья и ухарства, с которым собирались на охоту на упыря. Есть не так много поводов, чтобы кто-то потребовал общего сбора клана, и хороших, радостных, при том неожиданных среди причин тех совсем мало.
Вошел отец и, коротко кивнув собравшимся, уселся в деревянное кресло с высокой резной спинкой. Оно стояло в церемониальном зале со времен основания Къольхейма и называлось «престол». Занимать его имел право только глава клана.
Кровные родичи встали позади престола. Прочие члены клана выстроились вдоль стен. Я и не заметил, как братья аккуратно отодвинули меня назад, к прочим детям. Раннвейг, ухватив за рукав, подтащила к себе поближе. Братья стояли плечом к плечу, словно строй ратников, но хитроумная девчонка отыскала место, откуда нам было видно все.
Внешностью и статью Торстейн Родъер пошел явно не в отца. Вошедший в церемониальный зал человек был роста среднего, телосложения скорее хилого, лицом неприметен. К тому же плешив, а попытка отпустить бороду ни к чему путному не привела. В городе сошел бы за стряпчего или иного чиновника-крючкотвора невысокого ранга. Такому бы степенно, осознавая и демонстрируя свою значимость, шествовать по коридорам ратуши, прижимая локтем папку с бумагами. А Эйнунд Родъер был владельцем замка, и пришел в цитадель соседа, и назвал свое право говорить перед кланом. Он стоял посреди церемониального зала, положив ладонь на эфес шпаги, и зеленые глаза его сверкали гневом, а голос, неожиданно мощный для такого неприметного человечка, звучал гордо и громко:
– Бьерн Къоль! Я обвиняю тебя и твою семью в гибели моего единственного сына. Этой ночью Торстейн был убит, и вы в том повинны. Будь ты проклят, Бьерн Къоль, и род твой вместе с тобой. Кровь да искупится кровью.
Эйнунд Родъер вытащил кинжал из ножен, странно, левой рукой поднял его острием вверх, будто показывал оружие всем, а потом быстро полоснул себя по правой ладони крест-накрест. Вскинул руку. Темная капля крови, словно спелая ягода, сорвалась вниз.
– Блокхейн!
Отец поднялся с престола и, приблизившись к соседу, встал напротив него, как раз там, где кровь запятнала пол церемониального зала.