Дела семейные

Глава 1

— Удар нанесен сзади по голове тупым тяжелым предметом. Вор?ной…

— Тело пострадавшего, — невозмутимо продолжила Хельга, — находится в Палате Истины города Гехта, в кабинете главного прознатчика, на подлокотнике кресла…

— Левом подлокотнике.

— Левом подлокотнике, — согласилась сестра. — Ларс, как ты так исхитрился?

— Шел вдоль дальней стены ратуши. Вдруг как шарахнет по затылку! И — ворона летит. Не клюнула, просто ударила.

— Понятно. А что ты делал на заднем дворе?

— Через него до оранжереи

— Угу, всего лишь через три забора перелезть. Значит, ходил и ходить будешь. От меня что нужно? Если каска, так проси ее у Оле.

— Каска, конечно, хорошо, — я попытался переложить на столе у главного прознатчика яркие карандаши, но Хельга мигом пресекла мою преступную деятельность. — Мне бы с кем-нибудь с факультета естествознания поговорить о странностях поведения этой птицы. Ты в Университете с кем в одно время училась?

— А Олаф Трюг чем тебя не устраивает?

Тем, что он врач, наш сосед и знает меня с детства. Хельга и Оле дружески с ним болтают, а мое общение со славным лекарем связано в основном с хворями и травмами. Если уж сестра глядит на меня с подозрением и примеряется потрогать лоб, то доктор, заявись я к нему с волнующим вопросом, точно заинтересуется странностями поведения не вороны, а городского хрониста. Досиделся, мол, в архиве без свежего воздуха.

Сам не знаю, почему меня так заинтересовала эта ворона. Мало ли птиц кружит над городом Гехтом и головами его жителей? Но мне действительно очень нужно расспросить о ней кого-нибудь сведущего.

— Хрорик с естественно-научного, — задумчиво поведала Хельга, возвращая предметам на столе прежний порядок.

Нет уж, благодарю покорно! С нашим хеском ректором разговаривать еще хуже, чем с доктором Трюгом. Ему только попадись на глаза, вцепится и не выпустит из когтей, пока не озадачит десятком поручений на благо города и Университета.

— Ладно, в книжке какой-нибудь почитаю. Я сейчас к Оле. Передать что-нибудь?

— Нет, о чем думаю, сама любимому мужу скажу.

Оле Сван обнаружился в одном из коридоров каталажки. Суровый и могучий, стоял он, сложив руки на груди, и созерцал. Пристальный взгляд капитана из-под насупленных бровей был устремлен на небольшое оконце в стене. Лезть к стражнику с вопросами было бы сейчас непростительной дерзостью, но я все же решился.

— Оле, ворону не видел?

— Когда-нибудь да видел, — резонно ответил Сван. — Всех сосчитал, одной не хватает?

— Ту, которая на заднем дворе ратуши обитает. Просто ты там тоже ходишь, и…

— Уже не хожу и тебе не советую. Охота среди хлама ноги ломать. Ты мне вот что лучше скажи: человек в это окошко выскочить сможет? Нормальный человек, а не твоей худосочной комплекции.

— Н-нет, наверное. Оле, а что ты задумал?

— Я задумал? — походной трубой взревел вдруг разъярившийся Сван. — Это нужно только мне? Или городу все-таки тоже? Поставить здесь решетки стоит денег! А гильдия кузнецов ломит такую цену, будто речь идет о художественной ковке по прихоти заказчика. И я хочу украсить собственный дом! Хеск казначей жмется, как голый на морозе, и требует разрешения хессира градоправителя. Тот делает вид, что я хочу отнять у него последний грош, сбереженный на похороны. Но где они будут, когда по этому коридору поведут арестованного злодея, а он как…

Не договорив, Оле устремился в окно.

Стены в каталажке толстые. Окна в них прорублены так, что сужаются от помещения наружу. Обычно они застеклены, но сейчас рамы были выставлены. Очевидно, вопрос с решетками уже был решен прежде, но что-то пошло не так.

Теперь об Оле. Природа несколько обделила бравого капитана ростом, зато насчет ширины плеч не поскупилась. А Сван путем упорных тренировок это богатство еще и преумножил. И, когда Оле совершил свой незабываемый прыжок, голова и вытянутые руки прошли в проем свободно, а мускулистый торс застрял.

Предводитель стражи Гехта торчал, как вылезшее из пирожка варенье: одна треть на улице, вторая зажата в камне, а ноги в сапогах яростно брыкают воздух в коридоре каталажки. Что делать дальше — непонятно.

— Тяни! — донесся с улицы рык, не заглушенный даже толстой стеной. — Да не за сапоги, бестолочь, за ноги! Быстрее, пока никого из наших фунсы не принесли!

Как известно, зловредных вслух лучше не поминать. И тем более не приписывать им какие-либо действия.

Явились, конечно. Не фунсы, а двое стражников. И добро б еще ветераны, от которых была б несомненная польза, так нет, самый что ни на есть молодняк. От их вопросов и советов вопли Оле за окном вовсе утратили какие-либо человеческие интонации.

Наконец общими усилиями капитана освободили, и он, плюясь огнем и ядом, унесся куда-то вверх по лестнице. Был бы среди нас искусный живописец, оставил бы потомкам для известия сделанное почти с натуры изображение виверны[1]. Но чудище чудищем, а меня сейчас ворона интересует.

Архив располагается в подвале ратуши. По закону им должен ведать особый служитель, но городские власти сочли излишней расточительностью платить жалованье человеку только за то, что тот будет раз в неделю стряхивать пыль со старых забытых документов. Да и желающих целыми днями сидеть в темноте и прохладе в конуре под зданием найти мудрено. Тихо и незаметно заботу об архиве свалили на хронистов. Торгрим Тильд, мой наставник, говорил, что в годы его ученичества еще был некий дедок, любивший оставлять ключ у входа в подвал и исчезать неизвестно куда. Потом он сгинул окончательно, а ключ так и остался висеть на железном штыре возле двери.

— …И теперь он бродит где-то в недрах, ибо хранители архивов не умирают, а пропитываются здешней пылью и потому живут три сотни лет, а потом рассыпаются прахом. Но прежде архивист должен найти себе преемника. Человек, зашедший в подвал, вдруг слышит зов и уходит в темноту, а потом из-за полок появляется новый хранитель архива. Старый, в огромных очках, с длинной седой бородой, чудной и нелюдимый. Увидишь такого человека, никуда с ним не ходи. Гехту ведь недавно триста лет сравнялось. Время, время.

Герда смотрит на меня, улыбаясь. Она любит всякие придумки, чем завиральнее, тем лучше. И я нахально пользуюсь этим, чтобы потянуть время, роюсь в жестяном коробе, будто никак не могу найти нужный документ, хотя выписка из приюта Благого Берне лежит прямо под руками, и часто поглядываю через плечо на мою радость, потому как невежливо во время разговора совсем отворачиваться от собеседника.

Ненавижу все, что связано с приютским прошлым Герды. Как она съеживается и тускнеет при одном упоминании об этом якобы угодном Драконам заведении! Человеку не должно быть так плохо.