Дела семейные
Шрифт:
— Ларс, — Хельга оттолкнулась ногой от пола, кресло заскрипело. — Я буду очень тебе признательна, если ты, прежде чем приводить кого-либо в мой дом, хотя бы поинтересуешься моим мнением.
Не так давно на Птичьем острове меня пытались похоронить заживо. Положили в древнюю гробницу, накрыли каменной крышкой. Тьма, холод обступающего камня, мертвый воздух, которого с каждым вздохом становится все меньше.
Отчаяние и одиночество. Сказать нельзя, какое одиночество.
Совсем как сейчас.
Задержав дыхание, чтобы не захлебнуться этой болью, я забрал
В ратуше уже никого не было. И очень хорошо, не придется объяснять, что я делаю по месту службы вечером в канун выходного дня. Да еще за каким-то тиллом ворону с собой приволок. Подумав немного, я выпустил птицу из клетки. Тесновато там все-таки, а страданий на ближайшее время для меня и одного хватит.
Представляю, как это все выглядит со стороны. Вздорный мальчишка закатил истерику, потому что старшая сестра сделала ему справедливое замечание. Мало драли оболтуса. В сугроб со стыда закопаться…
— Ларс…
Герда стояла, прислонившись спиной к двери, держалась за ручку. Вроде и в комнате, но в любой момент готова развернуться и выскочить за порог. Точно так же стояла полтора года назад, когда чуть было не сбежала от меня и вообще прочь из Гехта.
— Ларс, можно?
— Тебе всегда можно.
Но Герда так и не отошла от двери. Смотрела пристально, вопросительно. Было б у меня повреждение телесное, тут бы уже вовсю носился маленький, но очень деятельный ураган. Вылечит, несмотря на сопротивление. А что делать с раной невидной, душевной?
— Герда, ты думаешь, что я прав?
— Нет, Ларс.
— Тогда зачем пришла?
Хватило же окаянства на такие слова! Герда с минуту молчала, глядя мимо меня куда-то в темный угол, словно там, помимо вековой пыли, было что-то достойное внимания.
— Я думаю, что своих бросать нельзя. Можно спорить с человеком, когда он не прав, ругаться, заставлять делать что-то по-твоему, но не предавать. Нужно быть вместе до конца.
— А свои, это кто?
Герда отчаянно сцепила руки перед грудью.
— Ларс, ну я-то как могу объяснить? Я не знаю, как должно быть, у меня ведь прежде не было семьи. Когда жила в приюте, все мечтала найти родителей. Мне даже все равно было, что они за люди, чем занимаются, почему так получилось, что меня… отдали. Просто хотелось быть с ними. Не потому, что дома подарки дарят, кормят лучше, одевают. Безопаснее там, спокойнее. А просто чтоб было кому доверять, кого любить, — Герда замолчала и растерянно махнула рукой. И добавила совсем тихо:
— Ты для меня свой…
Хорошо, что она так сказала. Это сейчас лучше, чем «люблю» или «жить без тебя не могу». «Свой» — это уже не один.
Я уселся на стол и принялся крутить в руках дракончика-чернильницу. На Герду не смотрел. Умом понимал, что не надо бы так, но ничего не мог с собой поделать. Со стыда уже готов был провалиться сквозь пол. Нашел, на ком семейную обиду вымещать!
Вздох, шорох шагов.
— Очень больно? — тихо спросила Герда.
— Нет. Не били же…
— Больно, —
Силы небесные, ну зачем она пришла? Сейчас бы мерил шагами кабинет из угла в угол, утирал рукавом злые слезы и широко, со вкусом жалел себя. А при Герде не могу. Сильный и смелый, как же…
— С юридической точки зрения все правильно, по закону дом принадлежит Хельге, она полновластная хозяйка и вправе в любой момент выставить меня за дверь. На все восемь сторон до совершеннолетия прогнать не может, должна найти другое жилье и опекунов, но от дома отказать — это запросто.
— Ларс, ну что ты городишь? — Герда аж ножкой топнула сердито. — Какая юридическая точка зрения? Больно потому, что именно Хельга обидное сказала?
— Да. Раньше мы всегда были вдвоем.
— Против всего мира?
— Нет, просто двое, я и сестра. Я думал, что так будет всегда. И вдруг — ее дом…
— Ой… Что же теперь делать?
— Да ничего, помиримся мы с Хельгой. Только завтра. Если я сейчас пойду домой, то буду злиться, плохое думать, снова обижаться. Только хуже сделаем. И ворону девать некуда…
— Где же ты будешь ночевать? — заботливо спросила Герда.
— Здесь и буду. Чувствуешь, как за день натопили? А в прихожей диван для посетителей стоит, отлично высплюсь.
— Хочешь, останусь?
Спрашивает еще. Сейчас дурь прошла, и просто просидеть ночь вдвоем, взявшись за руки, великое счастье. Но ведь не получится же.
— Хочу. Но если ты минут через двадцать не появишься дома, твой строгий папаша лично сюда за тобой заявится.
— Ну-у…
— Угу. Его дочь ночью неизвестно где и что, бесприютная и неприсмотренная. Непорядок какой!
— А что ты неизвестно где, его не волнует?
— Другой вопрос. Мне можно и даже нужно. Мужское воспитание и все такое. Закалка и преодоление трудностей. А девочки, по глубокому убеждению капитана Свана, должны сидеть дома, в тепле и уюте. Его и Хельгин-то образ жизни заставляет страдать, но тут Оле ничего сделать не может. Хесса Къоль женщина взрослая, самостоятельная, по любому закону независимая. Так что хоть дочку поопекать.
— Приемную…
— Да какая Свану разница? Никогда не думала, что он абсолютно ненормальный родитель? На молодняк на плацу тоже ругается, рычит, только что не дерется, а ведь за любого из ребят из шкуры вон вывернется. Так что давай я спокойствия для тебя сейчас до дома провожу, а завтра к вечеру все уже уладится.
— Хорошо. Тогда пойдем.
— Подожди. Ворона…
Птица обнаружилась под креслом для посетителей. Спрятав голову под крыло, она спала так сладко и мирно, что будить ее и запихивать в клетку просто не захотелось.