Дела семейные
Шрифт:
Самое поганое, что я настолько привык просыпаться до рассвета, что уже, где бы ни был и что бы ни делал, вскакиваю в урочный час, как по тревоге. И не сплю полтора часа, ни Драконов славить, ни тиллов ругать.
Так получилось и сегодня. Но сейчас это было к лучшему. Я хотел побродить по замку в одиночестве. Бываю в Къольхейме довольно часто, но всякий раз времени хватает только на людей, а не на дом.
Я покинул жилище клана почти что восемь лет назад, но и сейчас мог обойти его, закрыв глаза.
Первым делом отправился к южной стене, туда, где уже несколько
Тогда в земле Фимбульветер еще ничего не знали о кочевниках, но всякой дряни из-за гор лезло достаточно. Отошедшие на юг, но теперь возвращающиеся банды мародеров, нежить и нечисть, чующая легкую добычу, какие-то толпы, вроде людей, но утративших разум и человеческий облик. Со временем на месте наскоро сложенного из камней укрепления поднялся замок, открылись в Горючих Пещерах выработки огненных кристаллов, появились в окрестностях хутора и поселки, но слово первого из Къолей так никогда и не было нарушено. Кочевники не один раз пытались прорваться через Барсов перевал, но летописи не помнят дня, в который бы Къольхейм пал.
Почтительно постояв возле меча – ни единое пятнышко ржавчины не пятнает благородный булат, хотя клинок стоит прямо против неба, забота Къолей лучше любого укрытия – я пошел дальше.
Вытянул из колодца бадейку воды и порадовался, как это теперь легко, не приходится задирать рукоять ворота почти на высоту своего роста, а потом виснуть на ней. И ложиться животом на край колодца, чтобы дотянуться до ведра, нынче тоже не надо. Зато вода по-прежнему холодна, чиста и вкусна.
Вернув бадейку на место, я еще раз оглядел двор и вошел в замок.
Вот тут сидел я, съежившись, забившись в темный угол возле камина, в день, когда приехавший в Къльхейм жрец должен был забрать меня в храм Багряного Дода. А до этого, испуганный и растерянный, наблюдал из окна башни, как незваный гость идет по двору замка. Тогда я еще не знал, что за мной прибыл сам командор ордена Орм.
Библиотека.
Мои книги, которые не увез с собой в Гехт, совсем уж детские, по-прежнему стоят невысоко, так, чтобы ребенку удобно было взять их.
Я вытащил одну наугад. Сказки. Книга сейчас еще более затрепана, чем я помнил, особенно страницы с картинками, но листы и корешок аккуратно подклеены. Читают.
Сказка про златопряху Сигриву, можно сказать, мою первую любовь. Как же в детстве я мечтал разыскать ее пещеру!
Развеселая история про отбившегося от своих в Белом Поле стражника, решившего переночевать на хуторе. Хозяйка, скаредная старуха, в дом гостя пустила, но не накормила. Находчивый страж ночью нашел припрятанные харчи и давай пировать. Подозрительная хозяйка спрашивает ночью с печи:
– Спишь ля? Спишь ля?
– Сплю, сплю, – отвечает служивый, а сам ест.
Как же я донимал всех подряд чтением этой сказки вслух! И попробовала бы жертва вместо с таким восторгом ожидаемого «Спишь ля?» произнести обычное скучное «Спишь ли».
А вот тут прямо на стене сделаны находящиеся на разной высоте отметки, рядом непонятные непосвященному буквы и цифры. Это бабушка отмечала на обоях рост братьев, а потом Хельгин и мой. В очередной раз подивился: каким же мелким шкетом я был в десять лет, когда покинул Къольхейм.
– Ларс!
В дверях библиотеки стояла Раннвейг.
Не слишком почтительное обращение, но в дяди я возрастом не вышел. Всего-то на пять лет Раннвейг старше.
– Ларс, – прошептала юная особа, подозрительно озираясь. – Дело жизни.
Такое сообщение проигнорировать нельзя. Хуже только пропустить мимо «Наших бьют!».
– Ну? – так же тихо спросил я.
– Здесь нельзя, пойдем на кхарню.
Секретным местом были не стойла быков, а чердак, почти под крышу набитый кормовым мхом. Лучше места не придумаешь: тебя не видно и не слышно, зато любого, кто приблизится, засекаешь уже на подступах и можно быстро спрятаться, пробравшись к задней стене и закопавшись в мох.
Раннвейг взлетела по приставной лестнице с кошачьей ловкостью. Видно, не впервой.
– Ну что ты копаешься? – прошипела она с высоты. – Руку давай!
Видно было, что племянники обживает чердак давно и со вкусом. На мху постелены несколько одеял, посреди которых стоит тщательно закрытый фонарь. Рядом лежат деревянные мечи, игрушечные луки, стоит маленькая модель замка и даже тщательно закрытая корзина, к крышке которой прикреплена записка с крупными четкими буквами: «Тайные бумаги».
– Наш штаб, – махнула рукой Раннвейг. – Лезем дальше.
Пропахав на коленях еще пару версе, мы добрались до будуара юной девы.
Те же одеяла, но куда новее и чище, а также подушки, опираясь на которые можно вполне удобно сидеть или лежать. Стопка книг. Приглядевшись к корешкам, я заметил, что здесь есть и приключенческие романы, и любовная лирика, и даже труд по уходу за кхарнами. Поверх книг лежат зеркальце на длинной ручке и стилет в ножнах. Корзина такая же, как в «штабе», но без пояснительной записки.
– Садись аккуратно, – Раннвейг, подобрав под себя ноги, устроилась на одеяле. – Тут дыра, в кхарню. Но быки подслушивать не будут.
А вот шебутная девчонка очень даже. Устроившись наверху незамеченной, узнает она из разговоров кхарнарей много интересного, хотя для ее розовых ушек не предназначенного.
– Так, – Раннвейг строго посмотрела на меня. – Что ты обо мне думаешь?
– В смысле?
– Ну, внешность, возможное будущее. Могу я не становиться женой первого встречного, а рассчитывать на что-нибудь получше?
Я пристально взглянул на племянницу.
Наконец-то и в семье Къолей начали рождаться девочки. А скоро вырастет первая красавица. Я не помню Стига Листорга, первого мужа сестры и отца Раннвейг, но, говорят, пригож был собой, подлюка. Хельга вообще-то тоже красивая. Волосы роскошные, черты лица правильные. Если б не пристальный взгляд очень светлых, почти белых глаз, да не присущая всем Къолям холодность, а то и замороженность…