Делай со мной что захочешь
Шрифт:
Девять яхт… и вон там еще десятая… а теперь еще и одиннадцатая — не яхта, а точечка, совсем крошечная, так что и поверить трудно, что это яхта. Элина смотрела и надеялась, что она не перевернется.
Элина считала яхты. Другие суда — катера, и моторки, и баржи — ее не интересовали. Она довольно быстро перестала смотреть на них и все свое внимание сосредоточила на яхтах — яхты приносили ей счастье.
Она сидела на террасе, мечтательно перевесясь через перила. Здесь было очень спокойно. Перила были чугунные, все в завитках и закорючках — полукружия, которые, казалось, вот-вот сомкнутся, но так и не смыкались
В ясную погоду она без труда насчитывала десять яхт — тогда она знала, что день пройдет благополучно. А в ветреный пасмурный день она могла не увидеть вообще ни одной — лишь длинные, низко сидящие баржи, которые плыли мимо медленно и бесшумно, и тогда она ждала, что что-то случится — зазвонит телефон? — и в конце дня, когда Марвин возвращался домой, внося изменение в ее странную, бесформенную жизнь, испытывала облегчение, чуть ли не радость. Значит, думала она, пасмурный день тоже иногда может стать для нее хорошим.
У озера было не так уж много настроений: оно ведь всегда отражало небо, которое бывало ясным, или испещренным облаками, или пасмурным. Иногда ветер, дувший из Канады, завихрял воду, и на озере поднимались волны — Элина с тревогой следила за тем, как яхты устремлялись назад, к берегу. Она следила до тех пор, пока они благополучно не причаливали: тогда они исчезали из поля ее зрения.
Иногда ветер переворачивал их, а стоит парусам коснуться воды, как яхту уже не выправишь, тогда приходилось высылать к ним спасателей. Случалось, как потом узнавала Элина, люди тонули.
На этом шикарном озере… Утонуть, катаясь на паруснике, который стоит сорок тысяч долларов…
А сколько должен стоить парусник, чтобы не жаль было рискнуть?
У нее, как и у озера, тоже было не так уж много настроений. Она предчувствовала наступление того или иного из них, она не боялась перемены настроения. Была спокойная, деловитая Элина, которая смотрела на предстоящий день, как на протяженность времени, разделенную на определенные отрезки — обычно больше чем на пять, но очень редко больше чем на десять; с каждым из этих отрезков она умело справлялась. И была озадаченная, возбужденная Элина, голова которой полнилась рискованными мыслями, надеждами, которая знала неожиданные, непонятные взлеты радости, потом наступала печаль, а потом все выравнивалось, возвращалось ее обычное естество.
Она думала о том, как тот мужчина вел машину, лавируя по шоссе. Вот так же и она, умело и горделиво, вела свой корабль, лавируя по жизни.
Она так и не позвонила по телефону, который он ей оставил.
Однажды она оторвала листок календаря и увидела, что уже май. Дни стояли такие теплые, что, даже когда небо было затянуто тучами и дул ветер, парусники все равно отваживались плавать, — значит, настала весна, время счастливой удачи. Элина внимательно разглядывала календарь, ведя пальцем по колонкам дней до конца мая. Их можно пересчитать. Они имеют конец, их легко можно себе представить.
На этом календаре, выпущенном одним из банков Марвина, каждый месяц был на отдельном листке. Так что Элина могла не думать об июне и даже не помнить, что за маем последует июнь. Она вышла одна и пошла не спеша по улицам, где стояли особняки, ощущая удовольствие от того, что идет, упражняет
Поскольку жила она на берегу озера, то гулять могла всего лишь в четырех или пяти направлениях — она быстро запомнила улицы, дома, даже окружающую природу. Она любила представлять себе женщин, которые, должно быть, живут в этих домах, — женщин скорее всего таких же, как она, хотя, наверно, постарше. Женщин, которые замужем за мужчинами вроде Марвина Хоу, хотя менее знаменитыми, чем Марвин Хоу. Но все же мужчинами. Какими-то мужчинами. Когда она шла мимо дома, где жила женщина, которую она знала, воображение ее тотчас перескакивало на следующий дом, и она старалась представить себе, какая там живет женщина. Таинственная, непонятная? Смотрит ли она на календарь с таким же мирным, благодарным спокойствием, как Элина?
Шел май.
Элина избегала улиц, где стояли грузовики городского отдела по уходу за зелеными насаждениями и слышалось жалобное подвыванье пилы. Ей не хотелось видеть, как валят деревья, потому что это изменило бы ход ее мыслей — внезапно изменило, резко. Она ненавидела звук пилы. И боялась идти мимо мужчин, так как стала замечать, что мужчины посматривают на нее, а ей не хотелось на них смотреть.
Гигантский вяз, стоявший в полуквартале от ее дома на дороге, шедшей вдоль озера, министерство здравоохранения пометило в начале мая, наклеив на него желтый билетик; и теперь, видя, что он все еще стоит, Элина считала это хорошей приметой: хоть и больной, а все-таки стоит.
Некоторое время Элина нервничала, подходя к телефону, — все-таки это рискованно — отвечать на звонок, нелепый риск — все равно как приставить к голове незаряженный пистолет и нажать на курок; однако не подойти к телефону она не осмеливалась, потому что ей часто звонил Марвин — даже из своей конторы. Когда же он уезжал из города, то звонил ей регулярно по три раза в день и далеко не всегда в одно и то же время. И ей приходилось отвечать, иначе он бы встревожился. Затем, по мере того как шли недели, она поняла, что тот мужчина не позвонит ей, — значит, она в безопасности. И теперь она стала отвечать на телефонные звонки как обычно, как прежде, и только раз была удивлена и слегка напугана — когда позвонила мать.
Голос матери раздался так неожиданно — после стольких недель молчания!
Ардис говорила благодушно, не спеша, сразу принялась рассказывать о каких-то людях, каких-то новостях и событиях, о которых Элина понятия не имела, а потом стала извиняться, хотя как бы и между прочим — тем же благодушным милым тоном.
— Я надеюсь, ты извинишь меня, Элина, за то, что я не позвонила тебе в ответ на твой звонок… Господи, это ведь было еще в апреле… Я была невероятно занята, даже не поверишь!.. А ты знаешь, какая я… У нас тогда телефон не соединялся или плохо работал — теперь уже не помню… Но что тебе надо было, душенька? Ты что-то тогда говорила насчет?.. Теперь все утряслось? Как Марвин?