Делай со мной что захочешь
Шрифт:
— Стойте, — сказал он, — у вас такой вид, точно вы сейчас упадете в обморок. Вам, наверно, нехорошо? Что с вами?
— Нет, я в полном порядке, — неопределенно, вежливо ответила она. И попыталась улыбнуться, не глядя на него.
— Я вам не верю, — тотчас напрямик заявил он.
Элина заметила у него в руках чемоданчик. Взгляд ее медленно, неохотно прошелся по его фигуре — обычная фигура незнакомого мужчины — и словно бы растекся, достигнув его лица: ей не хотелось снова видеть его, не хотелось видеть этот знакомый, откровенно оценивающий взгляд. Она попыталась рассмеяться.
— Мне не кажется, что вы в порядке, — очень вы бледная, — сказал он. — Честно говоря, вы выглядите чертовски плохо.
Губы Элины застыли в полуулыбке, и она промолчала.
— Я отвезу вас домой, — сказал мужчина.
— Нет, я…
— Так будет лучше. Пошли.
— Нет, я… я могу… я могу дойти до конторы моего мужа и…
— Вы его там не застанете — во всяком случае, в такое время, — сказал мужчина. — Пошли же, я тоже спешу. Пошли.
— Я сама могу добраться до дома, — слабым голосом произнесла Элина. — Такси…
Да нет же, пошли, — сказал он. Он нетерпеливо взглянул на свои часы, потом на нее. У Элины возникла странная пугающая мысль, что она, видимо, хорошо знает этого человека, что между ними существует некая тесная связь, как бы соглашение, но она не могла понять, что это за связь. Бывают такие хитрые зеркала: с одной стороны — зеркало, с другой — прозрачное стекло. И этот человек смотрел на нее в зеркало, зная что-то, чего не знала она. Он снова схватил ее за запястье, потянул за собой. Почему он до нее дотрагивается? Ей снова захотелось рассмеяться — смехом заставить его уйти.
— Я ведь сказал, что сам спешу: через двадцать минут мне надо быть в другом месте, — сказал он. — Пошли же. Здесь много народу, люди спешат, станут вас толкать. А мне вы все же кажетесь больной. Я окажу услугу вашему мужу и завезу вас домой… Пошли.
— А вы знаете моего мужа? — недоверчиво спросила Элина.
Он схватил ее за локоть и повел куда-то.
Я смотрела на нож и думала — интересно, что он может мне сделать. Меня ждал сюрприз.
Но ты не пыталась вскрыть вены?
Нет. Нож не наткнулся на вену.
А теперь и рубца не осталось. Никакой отметины.
Нет, ведь это была лишь царапина. Я смыла кровь, и обмотала чем-то руку, и подержала картошку под краном, чтобы она была чистая, а потом приготовила ужин, и мы поели, как всегда вечером.
Тебе было четырнадцать?
В первый раз — четырнадцать. А во второй — двадцать пять… может, двадцать шесть… Тогда это была не картошка, а по-моему, грибы и баклажаны, нарезанные ломтиками. Мы их потом съели. Как обычно — вечером.
Он перевел ее через магистраль, держа под руку, и она подумала: «Это один из друзей Марвина». Но ни разговором, ни манерами он не напоминал друзей ее мужа — тех, с которыми ей разрешалось встречаться. Одежда на нем была дешевая. Чемоданчик потрепанный — стыд да и только. Элина в панике вдруг представила себе, что кто-то из знакомых может увидеть ее с этим мужчиной — мужчиной с таким чемоданчиком…
А он все что-то говорил, подстегивая ее и подгоняя звуком своего голоса. Он объяснял ей, почему оставил машину у реки, — полуоправдываясь, полузащищаясь. Она не в состоянии была следить за ходом его мыслей из-за того, что он говорил с ней таким тоном — тоном раздраженно-насмешливым, и это сбивало ее с толку. С ней так не разговаривали.
— Осторожнее здесь, на тротуаре: он весь разбитый, — сказал он. — Неужели вы не видите, куда ступаете? Господи, город разваливается прямо у нас под ногами! Если бы я знал, что мне придется везти вас домой, я бы поставил машину ближе… Но не могу же я все предвидеть… Надеюсь, вы не против.
Он произнес это с такой иронией, что она промолчала. Она споткнулась, и он поддержал ее, не дав упасть.
— Зачем вы носите такие туфли? Вы же не можете в них ходить или все-таки можете? К чему это? Или у вас все еще голова кружится?
— Нет, я…
— Вон моя машина, — сказал он. Они уже прошли пол-пути по грязной, раскисшей земле стоянки между рядами запаркованных машин; с противоположной стороны, между машинами, к ним шел черный дежурный. Элина окинула все это взглядом, не понимая, что она тут делает, зачем шлепает по грязи. Сейчас она уже насторожилась — все чувства ее обострились, насторожившись, — и в то же время она была озадачена. Машина, к которой они подошли, сидела низко, словно устала бегать, один из бамперов почти касался земли. Она была вся заляпана грязью, но неровно: самый толстый слой грязи был сбоку. Пока мужчина расплачивался с дежурным — вытащил из кармана немного мелочи, потом снова полез в карман, чтобы добавить, Элина разглядывала машину, словно должна была и ее узнать. Под «дворниками» торчало несколько квитанций — с предыдущих стоянок. Теперь Элина уже точно знала, что этот человек не из друзей ее мужа.
Он распахнул перед ней дверцу машины.
— Она открывается. Дверца открывается. Это обычная дверца, которую даже такая женщина, как вы, может открыть: она не свалится вам на ноги, — сказал он.
— Извините, я…
— Да залезайте же, пожалуйста, — рассмеялся он. Он вдруг развеселился. — Вы привыкли, чтобы вам открывали дверцы, да? Это, видно, такой рефлекс у всех, кто бывает с вами.
И он захлопнул за ней дверцу.
Он стал выводить машину со стоянки по узенькому коридорчику между двумя другими машинами, слегка задевая их, царапая своей скособоченной машиной землю, пока они не выехали на улицу.
— Господи, что за город, — буркнул он.
— Элина заметила, что на Джефферсон-авеню он свернул в нужном направлении, как будто знал, где она живет. Теперь, сидя за рулем, он, казалось, меньше интересовался ею, был больше занят тем, как перебраться с одной полосы на другую. Ему хотелось вывернуть на левую полосу, где можно развивать наибольшую скорость, а это получилось не сразу. Вместо того чтобы пользоваться зеркалом заднего вида, он то и дело нетерпеливо оглядывался, и она слышала, как он что-то бурчал по поводу обилия машин и города — поток полужалоб, полуиздевок.