Делец включается в игру
Шрифт:
– Я не знала, что Илюшу убьют. Это все Стас, – произнесла она, закусив губу.
– К Стасу мы вернемся попозже, – предложил я. – Эта фигура меня очень интересует, но сейчас я бы хотел услышать что-нибудь внятное про Дениса.
Губы Насти слегка дрогнули и веер выпал из рук. Этот жест, учитывая обстановку, в котором мы находились, можно было бы счесть театральным, если бы не слишком серьезные обстоятельства, о которых шла речь.
– А что Денис… – проговорила она, запинаясь, – Денис – наркоман, несмотря на свой возраст, он ведь немногим старше меня. Школу бросил,
– Стоп, – оборвал я ее. – Все это страшно интересно, но я что-то сразу не врубаюсь. Давай разложим твой рассказ по полочкам. Сначала о наркотиках. При чем тут сантехник? Почему его убили? Кто?
– Я все расскажу, – покорно кивнула Настя. – Все, что захотите. Господи, как тут душно! Не могли бы вы принести мне воды?
С девушки градом катился пот. Она заметно побледнела, несмотря на румяна и всякую-разную импортную штукатурку, покрывавшую ее личико.
Я оглянулся в поисках звонка и, обнаружив кнопочку вызова, дважды надавил на нее. Однако, никто не появился. Тогда я решил сбегать в буфет за прохладительными напитками самостоятельно.
– Сейчас я вернусь, – пообещал я. – Только никуда не уходите.
Поворачивая в центральный коридор, я столкнулся нос к носу со спешащим на вызов служителем.
– Это вы звонили? – запыхавшись, спросил он.
– Да-да, какой-нибудь колы в двадцать шестой, – нетерпеливо произнес я.
– Не желаете ли молочных коктейлей? – он вынул блокнот.
– Ни в коем случае, – решительно произнес я. – Об этом не может быть и речи.
Мне уже стало плохо только от одного упоминания об этом напитке – у меня с детства аллергия на молочные продукты. Тотчас нахлынула отрыжка «Осеннего сада» и я едва сдержался, чтобы тут же не излить свою горечь прямо на работника заведения.
– Я же сказал – колы, – раздраженно повторил я. – И пожалуйста, побы…
«Стрее» я уже не успел произнести. Даже начало слова – «побы…» – потонуло в грохоте двух выстрелов, которые раздались в глубине коридора.
Мгновение мы со служителем молча смотрели друг на друга, открыв рты от неожиданности. Он мог оценить недавно залеченный верхний левый клык в моей пасти, а я приметил его сточенные нижние.
Затем мы дружно, по-прежнему не говоря ни слова, кинулись в двадцать шестой.
Дверь, которую я плотно закрыл за собой, направляясь на поиски влаги для мадемуазель Мокроусовой, была распахнута настежь.
Настя сидела в той же позе, ничуть не изменив положения тела. Разве что ее рот слегка приоткрылся и веер, судорожно сжатый ее пальцами был испачкан кровью, тоненьким ручейком сочившейся из ее рта.
Два пулевые отверстия нанесли непоправимый ущерб ее вечернему платью и тому, что под ним находилось – старшеклассница была мертва.
– Ни фига себе пельмень! – прошептал работник заведения. – А говорили, что работа тут спокойная. Мочат баб почем зря, а ты им водички носи!
– Что ты мелешь?! – возмутился я. – Мы же вместе слышали выстрелы. Немедленно вызывай охрану или что у вас там полагается в таких случаях!
Тот кивнул и, как бы с открытым ртом, так и побежал по лестницам наверх.
Я подошел к мертвой девушке и осмотрел труп, стараясь ни к чему не прикасаться. Стреляли явно из двери. Сделавший свое дело убийца не мог терять ни секунды и тотчас же исчез в лабиринтах коридоров.
Рядом с телом лежала сумочка «под крокодила», с которой Настя не расставалась весь вечер. Когда она вынимала оттуда платок, чтобы вытереть капли пота, то не защелкнула задвижку и теперь сумочка словно бы приоткрывала рот, демонстрируя свое содержимое.
Мое внимание привлек красный листок бумаги, на котором я заметил знакомую эмблему. Вытащив его из сумочки, я приблизил шероховатый на ощупь прямоугольник дорогого картона к глазам и прочел отпечатанный на нем текст с виньетками и завитушечками. Это оказалось гостевое приглашение в клуб «Утренняя звезда» на одно лицо. Билет был помечен завтрашним числом.
Именно такое игривое название носил концертный зал на третьем этаже здания, где на завтра было намечено какое-то представление.
Спрятав бумажку в карман, я вышел в коридор, и едва не врезался своей наклоненой головой в грудь (левую) роскошной дамы, которая, при ближайшем рассмотрении, оказалась Аллой Пугачевой.
Снова сработал эффект внезапности и я не успел сказать даже полслова, как Алла Борисовна, мило мне улыбнувшись, вплыла в двадцать шестой номер.
Тут же раздался дикий визг, а вслед за ним ежесекундно нарастающий звук топочущих ног по лестнице. В коридоре одновременно появились пятеро крутых молодцев и выскочившая из комнаты примадонна.
Она продолжала истошно вопить и при этом неистово размахивала руками. Правой дланью женщина ухватила себя за волосы и сорвала с головы парик, обнажив круглую башку, остриженную под полубокс.
Парик полетел куда-то вверх и завис на продолговатой лампе дневного освещения. «Пугачева» уже намеревалась разодрать на себе платье, в истерическом припадке невольно воспроизводя древний обычай скорбного разрывания одежд, но ей помешали охранники, довольно грубо схватив ее под руки и быстро произведя личный досмотр. При этом ее пронзительные вопли усилились, достигнув невероятных для эстрадной певицы нот и тембров.
В ту же секунду из другого конца коридора раздался крик Усольцева, которому удалось перекрыть «Аллу Борисовну»:
– Айн момент! Никого не трогать!
Запыхавшийся Усольцев подбежал к нам и, положив мне руку на другое плечо, проговорил, прерывисто дыша:
– Это наш гость.
Подобной фразы оказалось достаточно, чтобы охрана потеряла к моей персоне всяческий интерес.
– Сергей Радимович… – произнес Усольцев. – Вам сейчас лучше уйти. Такая, понимаете, неприятность…
Усольцев вежливо, но настойчиво проводил меня до выхода, поминутно извиняясь, но никакого толкового объяснения я от него добиться не смог.