Дельфийский оракул
Шрифт:
Ждет.
Она не знает, как долго длится это ожидание. Ее голова болит с каждой минутой все сильнее. В черепе словно солнце поселилось, оно все ярче разгорается и выжигает разум. Эта боль почти невыносима, но Саломея заставляет себя терпеть.
И ждать.
Руки, ноги, спину сводит судорогой. Холод, проникающий в ее кости, идущий от стены, отупляет ее. И в какой-то момент приходит понимание, что еще немного – и она умрет, прямо в этой подсобке неизвестного дома, так и не дождавшись своего спасителя.
Если
Наверное, она проваливается в дрему, потому что не слышит ни шагов, ни скрипа двери, но просыпается от прикосновения. Темно. Холодно.
– Идем, – шепчет кто-то, склонившийся над Саломеей. – Только тихо! Подожди…
На голову ей надевают вязаную шапочку, и Саломея не сопротивляется. Она согласна – завязанные глаза, пусть. Надо бежать! На цыпочках и – быстро. Но встать ей удается далеко не с первой попытки. И Саломея минуты две просто стоит, держась за стену. Дышит сквозь стиснутые зубы.
– Идем. Времени мало.
Мало. Надо спешить, но – тихо.
– Я тебя вывезу. Телефон оставлю. Есть кому позвонить? – Ее спаситель говорит шепотом, и по голосу узнать его – это у нее тоже не выходит. Он сильный и высокий, но больше ей о нем сказать нечего.
– Аполлон? – тихо спрашивает Саломея, но не получает ответа.
Они идут через дом, ползут вдоль стены. Коридор заканчивается дверью, за которой еще не свобода, но уже – почти она. Ночь по-летнему тепла. Стрекочут сверчки. И где-то, совсем рядом, заливается соловей. Трава сырая, и Саломея только сейчас понимает, что она босиком.
– Недалеко… тут… иди по дорожке.
Дорожка усыпана мелким щебнем. Лучше бы это была трава, но следы на траве остались бы. Каждый шаг причиняет ей невыносимую боль. И Саломея, как никогда прежде, понимает несчастную Русалочку из сказки Андерсена. Но та хотя бы из-за любви страдала!.. Машина стоит далеко за воротами. Старая. Пропахла соляркой. Сиденья потрескались, испачканы чем-то, и давно – грязь засохла, но это уже не имеет значения. Саломея скрещивает пальцы: хоть бы машина завелась!.. Рокот мотора разносится по окрестностям. Машина выползает на дорогу. Под колесами шелестит гравий, дорога поворачивает то влево, то вправо.
Саломея уверена, что можно ехать быстрее, но ее спаситель нарочно петляет. Она пытается запомнить путь и сбивается после третьего поворота.
Тяжело. И голова все еще болит.
– Зачем вы мне помогли? – трудно это – озвучить вопрос, потому что рот и губы ее еще как чужие.
– Пора остановиться.
– Кому?
– Всем.
– Я могу снять… – Она тянется к шапочке, но получает удар по руке.
– Сиди! Не лезь! Уезжай отсюда.
– Я не выдам вас. Я могу помочь.
Второй удар пришелся по губам, не сильный, но обидный.
– Сиди! Молчи!
Совету этому
Ехали они недолго. Автомобиль остановился. Открылась дверь, и Саломею вытащили на улицу.
– Держи. – В руки ей сунули кусок пластика. – Звони! Уезжай отсюда подальше.
Ее спаситель сел в машину. Саломея не сразу избавилась от шапочки, закрывавшей глаза, но успела разглядеть серый силуэт «Волги».
Никого. Ничего. Тишина…
Старая автобусная остановка, облюбованная собачьей стаей. И псы рычат, не желая пускать Саломею под крышу. Им и самим тесно здесь.
Воняет псиной и мочой.
Вдали виднеется город – сонный зверь на розовых простынях рассвета. И поднимающееся солнце уже распустило золотые косы. Но – холодно. Как же холодно!
Саломея сделала шаг по направлению к городу и поняла, что не дойдет. Она не знала, ни где находится, ни куда ей идти. Металлическая табличка расписания автобусных рейсов с полустертыми буквами была единственной подсказкой.
Не с первого раза, но Саломея прочла-таки название того места, где она вдруг оказалась. Номер телефона она вспомнила быстрее. И набрала его, надеясь, что Далматов возьмет трубку. Он все не брал ее и не брал. А когда Саломея уже почти смирилась с тем, что идти ей придется пешком, он все-таки ответил.
– Слушаю, – голос его был сонным и злым.
– Илья…
Она точно знала, о чем хотела попросить, и даже придумала слова, которые надо произнести, но вместо этого просто расплакалась.
– Ты где?! – спросил Далматов. – Ты цела? Я сейчас буду. Совсем скоро приеду, только скажи, ты где?
– Не знаю…
Нельзя расклеиваться. Не сейчас! Потом, оказавшись в безопасности, Саломея поплачет вволю. А теперь – надо собраться.
– Остановка какая-то. Старая. Город – рядом.
Название остановки ничего не говорило Саломее, но Далматов понял:
– Найду. Жди меня!
– Не отключайся. Пожалуйста!
– Я приеду. Я уже еду. Уйди с дороги от этой остановки. Спрячься где-нибудь, ладно?
Он все-таки отключился. И Саломея слушала пустоту в трубке и злилась на Далматова. Но вскоре ее злость прошла. Он правильно поступил – связь следует беречь. Саломея не знает, надолго ли хватит батареи, и сколько денег на карточке, и что вообще произойдет с ней в ближайшем будущем. А если первым сюда явится не Далматов?
Спрятаться… а где?
За развалинами остановки – грязь и битое стекло, чуть дальше – овраг, поросший ивняком. Трава высокая, и крапивы там полно. Осот, опять же. И все то же чертово стекло! Но боль – это даже хорошо сейчас – хорошо. От боли появляется злость, и эта злость поможет ей выжить.