Дело №306
Шрифт:
– Словом, у вас большие претензии к нам!
– с иронией проговорил Градов.
– Да, у нас нет частных гаражей, куда после преступления можно домчаться, где разберут автомобиль на части, а вам дадут другой… - Он закончил писать протокол и положил его перед преступницей… - Прочтите и распишитесь!
Когда конвоир увел Магду Тотгаст, майор позвонил по телефону комиссару и доложил о результатах следствия по делу № 306. Он попросил Турбаева снестись с Управлением госбезопасности, вызвать оттуда конвой и закрытую машину за Тотгаст, Груниным-Егоровым и Шмидтом-Башлыковым.
– Мой учитель, полковник Аниканов, любил повторять: «Видимая война кончилась, но невидимая продолжается!» - Майор подошел к распахнутому окну, вслушался в мирный шелест листвы и, глубоко вздохнув, зашагал по кабинету, - Кстати, чтобы не забыть: Корнева очень толково помогала нам в следствии. Последние две ночи вместе с другими специалистами сидела над нашими анализами. Прошу вас, зайдите к начальнику научно-технического отдела и попросите от моего имени отпустить ее сейчас домой. Пусть отдохнет!
– Слушаюсь, товарищ майор!
– Вызовите машину, доставьте Корневу домой и по дороге купите ей хороший букет цветов.
– Да, но я вовсе не собираюсь…
– Нет, букет вы ей поднесете от имени всех оперативных работников, принимавших участие в следствии.
– Слушаюсь, товарищ майор!
– И, пожалуйста, Михаил Дмитриевич, поблагодарите ее потеплей.
– Есть!
Когда Мозарин вышел из кабинета, Градов опустился в кресло и благодушно рассмеялся.
Спустя некоторое время Мозарин и Корнева вышли из ворот Управления милиции. Они свернули на Петровский бульвар. Казалось, матовые шары фонарей под шепчущей листвой - легкие, мерцающие - вот-вот поднимутся в воздух. А за деревьями то и дело, разбрасывая над собой трескучие электрические звездочки, громыхали трамваи.
Румяный, чуть тронутый позолотой лист липы лежал на краю скамейки. В мягком свете фонаря он казался нарисованным на ней. Август… август… Надя остановилась, воткнула стебелек листа в кармашек блузки. Пройдя просторную Пушкинскую площадь, они пошли по улице Горького. Мимо катились, сверкая круглыми золотыми глазами, автомобили, проплыл, светя окнами, двухэтажный переполненный троллейбус. Вдруг все движение остановилось: вспыхнул красный фонарь светофора. Громко гудя сиреной, промчался кремовый автомобиль «скорой помощи».
Мозарин и Корнева переглянулись.
– Признаться, я тогда очень боялся за вас, Надя. Этой Рыжей Магде убить человека - что раз плюнуть!
– Знаете, Михаил Дмитриевич, я сперва чуточку перетрухнула, но потом взяла себя в руки. Я просто сказала себе: ведь на операции любой из нас на волосок от смерти.
Молодые люди остановились у витрины с фотоснимками к предстоящему состязанию «Динамо» - «Спартак».
– Я обязательно пойду на этот матч, - сказала Корнева, разглядывая снимок, на котором был запечатлен вратарь в тот момент, когда он делал фантастический прыжок за мячом, протянув руки в небо.
– Только вот с билетами трудно!
– У меня есть билеты, - успокоил ее Мозарин.
– Поехали вместе?!
– А я думала - вы бываете только на мотогонках.
– Открою вам тайну.
– Зачем же мне смеяться?
– сказала девушка, стараясь идти в ногу с лейтенантом.
– Я тоже болельщица!
– За кого же вы, Надя, болеете?
– А вы за кого, Михаил Дмитриевич?
– Нет, сперва вы скажите.
– Давайте вместе. Я считаю до трех. Раз, два, три!
– и тут же проговорила: - «Спартак»!
– «Динамо»!
– одновременно произнес Мозарин. Они остановились, смотря друг другу в глаза.
– Но мы… же… - наконец вымолвил лейтенант.
– …подеремся?
– спросила Корнева и расхохоталась.
– Я предлагаю перемирие до конца футбольного сезона. Согласны?
На углу Советской площади Михаил купил девушке огненный букет гвоздик, взял ее под руку и повел к скверу. Там, поднимаясь до окон третьих этажей, журчал одетый пеной мощный фонтан. Освещенные красным светом струи, словно составленные из цепи стеклянных бубенчиков, плавно перегибаясь наверху, падали вниз. Водяная пыль нежно касалась разгоряченных лиц Мозарина и девушки.
– Хорошо!
– прошептала Надя.
На следующий день комиссар Турбаев вызвал к себе в кабинет Градова, Мозарина и Корневу.
– Я хочу, чтобы вы прослушали те сведения о диверсантке, которые я получил.
– И, взяв напечатанную на машинке справку, стал читать: - «Магда Тотгаст - кличка "Рыжая Магда", тридцать семь лет, уроженка Харькова. Отец - Вильгельм фон Ленбах, помощник начальника харьковского жандармского управления.
Мать - урожденная Куракина, дочь крымского помещика, прокурора Екатеринославской судебной палаты. В тысяча девятьсот девятнадцатом году отец Магды - подполковник деникинской контрразведки, известный кровавыми расправами над коммунистами-подпольщиками юга России, - расстрелян красными партизанами.
В октябре тысяча девятьсот двадцатого года, накануне разгрома Врангеля, прокурор Куракин эвакуировался из Севастополя вместе с дочерью и внучкой Магдой в Константинополь, а затем с частью белых эмигрантов переехал в Берлин.
В эмиграции Магда воспитывалась в семье деда Куракина,. где говорили по-русски. С тысяча девятьсот двадцать третьего года она - воспитанница белоэмигрантского «Института для благородных девиц имени императрицы Марии Федоровны». Затем училась в берлинской фармацевтической школе. До захвата власти Гитлером судилась вместе с группой белоэмигрантов-аферистов за подделку банковских векселей.
В тысяча девятьсот тридцать пятом году стала нацисткой, завербована гестапо, работала тайным агентом среди русской эмиграции. Вышла замуж за Фридриха Тотгаста, одного из провинциальных руководителей «Гитлерюгенда», убитого в декабре тысяча девятьсот сорок первого года при разгроме фашистской армии под Москвой.
В годы войны Магда Тотгаст служила помощницей-лаборанткой известного военного преступника Фридриха Кнопблоха, старшего врача гитлеровских концлагерей на территории оккупированной Польши. Вместе с ним участвовала в насилиях и зверствах, чинимых над заключенными.