Дело №306
Шрифт:
– Но этот платочек пропал из вашего шкафа как раз после исчезновения вашей жены.
– Чепуха!
– Нет, не чепуха. Комаров!
– проговорил Мозарин.
– Не чепуха!
– Он снова быстро подошел к шкафу, вынул оттуда шлем и спортивные шаровары Комарова.
– Ведь вы не станете отрицать, что это ваши вещи?
– Нет, не стану, - ответил тренер.
– Я носил их полтора года назад. А с тех пор ношу костюм, который вы видите на мне.
– В этом костюме, а не в том, какой надет на вас, вы отправились в клуб имени Калинина?
– Нет!
–
– Вы просили Анну Ильиничну этот костюм выстирать?
– Нет!
– уже закричал тренер и тут же поправился: - Да. Просил. Он слежался в шкафу. Я хотел его подарить школьным ребятам.
– Неправду говорите!
– резко сказал капитан, чувствуя, что преступник вот-вот сдастся.
– Вы просили его выстирать потому, что на нем была кровь.
– Кровь?
– переспросил Комаров и, как бы защищаясь, поднял руки.
– Это моя кровь! Я в нем четыре года ездил на лыжах, на коньках. Не раз падал и разбивался.
Мозарин выхватил из ящика стола анализ пятен на спортивном костюме и шлеме Комарова, положил его перед тренером.
– Разбивались вы, а на костюме кровь вашей жены!
– Кровь Оли?
– Комаров, потеряв самообладание, театрально схватился за голову.
– Товарищ Мозарин! А не мог ли кто-нибудь, когда я ушел с женой, воспользоваться моим костюмом? Мы не запирали шкафа, а комнату всегда оставляли открытой.
– Комаров, вы плохо играете!
– решительно произнес Мозарин, поднял трубку с рычага и, набрав номер комендатуры, вызвал к себе дежурного. Потом достал из папки ордер на задержание тренера и положил его на стол.
– Это возмутительно!
– закричал Комаров, прочитав ордер.
– Я не мог этого сделать! Я был в РОНО, в клубе, на лыжной…
– Где и сколько времени вы были, все точно проверено!
– перебил его капитан.
– Вы могли успеть это сделать.
– Нет!
– снова закричал тренер.
– Нет!..
– ударил он себя кулаком в грудь.
– Уведите задержанного!
– приказал Мозарин возникшему в дверях дежурному.
…Только одна фраза Комарова осталась в памяти капитана: кто-то мог надеть его спортивный костюм, лежавший в шкафу. Без сомнения, тренер намекал на Румянцева. Но мог ли художник переодеться и догнать Ольгу Комарову? Правда, она заходила к своей подруге Кате Новиковой, но Катя и соседка Полина Ивановна видели Ольгу не с художником, а с человеком в коричневой шубе…
Докладывая Градову о заключении под стражу Комарова, Мозарин не стал подробно останавливаться на этом заявлении тренера, а решил предварительно все продумать сам. Зная, что предыдущую ночь капитан провел на службе, Градов предложил ему после допроса поехать домой и отдохнуть.
…Поздней ночью Румянцев позвонил полковнику Градову из телефонной будки бюро пропусков и попросил принять его по неотложному вопросу. Полковник предложил художнику прийти утром к Мозарину, но Румянцев настаивал на своем. Градов приказал выдать ему пропуск. Через несколько минут художник вошел в кабинет. Он тяжело дышал, глаза его бегали из стороны в сторону.
– Я совсем измучился, товарищ полковник!
– сдавленным голосом проговорил он.
– Я больше не могу! Я должен сознаться…
10
Румянцев
По тому, как художник говорил, - словно книгу читал, без лишних слов, - Градов понял: Румянцев долго носил в себе что-то и не может больше молчать. Не было оснований сомневаться в том, что он говорил правду, одну правду.
… Случилось это за день до отъезда Комарова в командировку, рассказывал он. Художник приготовил очередной рисунок для газеты, пошел на станцию, но по дороге вспомнил, что забыл выключить электрическую плитку. Он повернул обратно. Открыв дверь и войдя в коридор, он услыхал громкие голоса. Ольга говорила Комарову: «Или сам пойди и расскажи все о Семене Семеновиче, или я пойду и заявлю, что он - темная личность!» Комаров закричал: «Ты хочешь погубить меня!» До слуха художника донесся шум сдвигаемой мебели, потом крик Ольги. Румянцев рванул ручку двери и вбежал в комнату. Заламывая руки молодой женщине, разъяренный Комаров кричал, что убьет ее, если она посмеет хоть слово сказать о Семене Семеновиче. Едва тренер увидел Румянцева, как бросился на него и схватил за горло. «Подслушиваешь?
– орал он.
– Хочешь засадить меня, а себе взять Олю?!» У художника помутилось в глазах - он захрипел, но Ольга, собрав все силы, стала звать на помощь. Тогда тренер отпустил Румянцева.
– А соседка спала?
– спросил Градов.
– Нет, она была в гостях.
– Вы говорите, что это случилось накануне отъезда Комарова в командировку? А точнее?
– Третьего декабря, вечером, между девятью и десятью часами, - ответил художник и, высказывая мучившую его догадку, прибавил: - А на следующий день к вечеру Оля пошла в поселок и не вернулась.
– Почему вы раньше ничего не сказали нам?
– Я думал, верил, что Оля жива. Может быть, решила удрать от Комарова, уехать куда-нибудь и оттуда написать товарищу Мартынову.
– Как же она могла уехать, не предупредив никого? Ни на службе, ни тетку, ни вас?
– Меня она предупредила. Утром четвертого декабря я встретил ее на кухне. Там никого не было. У Оли глаза опухли от слез. Я стал утешать ее. Она сказала, что ошиблась в Комарове и ее долг заявить о нем. Она объяснила, что вечером якобы пойдет к тетке, а на самом деле свернет на станцию, сядет в поезд и уедет к подруге. Оттуда она напишет обо всем подробное письмо товарищу Мартынову.
– Она сказала вам, к какой подруге поедет?
– Нет. Я спрашивал ее об этом. Она ответила, что хочет все сделать сама, как подобает комсомолке, и не желает, чтобы ей мешали.
– И вы не предполагали, что она может передумать?
– Нет, - ответил художник, покачивая головой.
– Нет! Вечером четвертого декабря, у ворот нашего дома, она рассталась с Комаровым и со мной, пошла в поселок к тетке. Я побежал за ней, догнал ее. Я хотел проводить Олю - она наотрез отказалась. Сказала, что только отдаст Кате стенную газету и пойдет на станцию. В руках у нее был чемоданчик. Я догадался, что она собирается погостить у подруги, а потом поедет в Свердловск на состязания.