Дело №306
Шрифт:
– Славный мальчишка!
– Я хочу ввести Михайлу в полный курс моих дел и само собой - лучших учеников. Что скажете?
– Хорошо задумали, Андрей Яковлевич, давно пора!
– Обучу ребят - будут мастера!
– откровенничал старик.
– Вы не удивляйтесь моему решению: сынок порадовал меня. Я раньше любил иногда сыграть что-нибудь приятное на своей белой скрипке. А вот Михайла взял да и отделал ее собственными руками!
Мастер показал на висящую на стене скрипку, которая, словно граненое оранжевое стекло, пускала по потолку пунцовые пульсирующие
– Во вкус вошел Михаила!
– с гордостью проговорил мастер и, взяв смычок, сыграл несколько тактов романса «Жаворонок».
– Этого «Соловушку» отдам жене Разумова. Поверьте слову, стоящая скрипочка!
– Кстати! В прошлом году кто-то поцарапал ваш несгораемый шкаф, и вы заподозрили в этом Михаила Андреевича…
– Тсс!
– прошептал старик, быстро запер дверь на ключ и подошел ко мне поближе.
– Был такой грех. И не вспоминайте…
– Я недавно заходил в редакцию к Вере Ивановне. И она спрашивала, что же делать с вашим письмом.
– Я совсем о нем забыл!
– воскликнул Золотницкий.
– Без Михайлы я как без рук. Передайте ей, пусть газета позлее нажмет на дирекцию театра. Теперь вы сами убедились, к чему приводят теснота и неудобства в мастерской.
Я посоветовал написать об этом записку Вере Ивановне. Андрей Яковлевич взял лист бумаги и начал авторучкой аккуратно выводить буквицы - синее кружево строк. Я подумал: «Все, что творит своими руками мастер, выглядит художественно, талантливо».
Эта записка до сих пор хранится в моем архиве, и, когда она попадает мне на глаза, я думаю, как часто все мы бываем скоропалительны и несправедливы в своих умозаключениях и подозрениях.
Между тем скрипичный мастер с воодушевлением рассказывал о своей будущей «Родине».
– Клинушки-то мне достались от моего учителя Кузьмы Порфирьевича Мефодьева, а ему - от деда.
– Он зашагал по комнате, как до болезни, высоко вскидывая острые колени.
– Клену будет больше двух веков! Если с умом взяться за отделку, то выйдет скрипка, - обойди весь мир, не найдешь!
В дверь постучали, старик открыл ее. В комнату вошли Савватеев с высоким плоским черным ящиком под мышкой и Михаил с красным портфелем в руках.
– Здравствуй, Андрей Яковлевич!
– провозгласил архитектор.
– Берег плоды всей твоей жизни как сокровище и никому, даже жене, не показывал!
– Спасибо тебе, Георгий Георгиевич!
– ответил мастер и, поставив ящик на стол, открыл его маленьким ключиком.
В нем лежали все части белой «Родины» и куски старого дерева - клена и ели. Так вот кто был верным человеком, вот кому мастер доверил свою судьбу! А я…
Михаил молча протянул портфель отцу.
– Смотрел таблицы?
– спросил старик коллекционера.
– Да!
– ответил тот.
– Небольшая разница в толщинках по сравнению со вторым вариантом. Те я сфотографировал для клише, а теперь пришлось снять эти. В общем, моя книга в полном порядке.
– Ладно! Отделаю «Родину» и преподнесу тебе мои таблицы. И распишусь, как наказывал,
Золотницкие отошли в сторону, сели на диван и о чем-то горячо заговорили. Я взял под руку архитектора, подвел его к окну и начал разговор о скрипке «Родина».
– Может быть, теперь я узнаю, почему вы были так уверены, что тот, кто похитил портфель, вернет его обратно?
– Ну что ж, отвечу. Если нижнюю деку и таблички отдали бы нашему крупному мастеру, то он отказался бы делать инструмент. Зачем ему чужая дека? Нет, настоящий мастер не пойдет на такое. Кроме того, поступок сей весьма опасен.
– А если среднему мастеру?
– Он вообще за такое дело не возьмется. Они больше занимаются починкой. Потом риск: запорешь, скандалу не оберешься! А потом станут интересоваться, доискиваться. ..
– А если бы эта дека и таблички попали за границу?
– Даже в голову не приходило!
– воскликнул Савватеев.
– Конечно, там дело другое: все это отдадут наилучшему мастеру. Он, не боясь, доделает белую деку по табличкам, одновременно изучит характер дерева. И подберет для остальных частей скрипки идеальные клен и ель. Ведь тот, кто закажет скрипку, денег жалеть не будет: даст за нее, готовую, такую цену!.. Хорошая скрипка - то же золото!
Михаил вынул из кармана газету, развернул ее и дал отцу. Тот водрузил на нос очки в золотой оправе и стал читать. Он покачивал головой, что-то бормотал.
– Здорово вы, уважаемый, про нас написали!
– обратился он ко мне и смахнул пальцем слезу с уголка глаза.
– Что же вы помалкивали?
Объяснив, что еще не видел сегодняшней газеты, я взглянул на полосу, где был мой очерк с портретом мастера и с серьезной укоризной в адрес дирекции театра.
– Ну уж, если такое дело не спрыснуть!..
– воскликнул старик.
– Вот вам Лев Натанович спрыснет!
– перебил его Георгий Георгиевич.
– Ну ладно, доктору я обязан, - согласился старик.
– Что ж, теперь до конца жизни ему в рот смотреть?
– Он пожевал губами и выпалил: - Хотите не хотите, а закачу праздничный обед с шампанским!
– Да что вы, Андрей Яковлевич, развоевались?
– пожурил я его.
– Сами себе враг?
Но разве его проймешь!
– Человек один раз живет на свете!
– разглагольствовал мастер.
– По-нашему: ешь, пей, да свое дело разумей! На этом жили, на этом и помрем!
– Вот вы это и скажите Льву Натановичу!
– съязвил архитектор.
– Под мужичка-простачка играете, и присловья эти обветшали, поистерлись… - закончил он.
– Ого, скоро час! Одевайтесь, Андрей Яковлевич!
– Иду, иду!
– заторопился старик и напомнил сыну: - Завтра с утра начнем отделывать «Родину». Материалы сам будешь хранить. А грунт попробуем твой, с пчелиным воском! И на этикете тебя упомянем!
Глаза скрипача блеснули, он порывисто обнял отца.
Проводив Савватеева и Андрея Яковлевича до такси, я решил предупредить Галкина о разгульном настроении старика. По телефону-автомату я позвонил в клинику и попросил доктора повлиять на ершистого пациента.