Дело академика Вавилова
Шрифт:
В постоянном общении Н. И. Вавилова с Западом нет ни бахвальства, ни преклонения перед чужими успехами. В мире существует для него только одна-единственная биологическая наука, и любой серьезный исследователь, живи он в Мичуринске или Вашингтоне, для него прежде всего товарищ по общему поиску. Разногласия? Они неизбежны. Но это разногласия коллег, равно заинтересованных в обнаружении истины. Подобно Гёте, он убежден: «История науки — большая фуга, в которую мало-помалу вступают голоса народов». И конечно же, в научной фуге нельзя не прислушиваться к чьим-то голосам только оттого, что они звучат на иноземном наречии. Ленинградскому генетику Г. Д. Карпеченко, который некоторое время
Не отставать, — догнать, перегнать Запад. Вавилов твердит об этом в докладах, статьях, на ученых советах. Он имеет на это полное право, ибо никто другой не знает так, как он, сильные и слабые стороны отечественной биологии.
«На теоретическом фронте за нами пока остается первенство в смысле знания культур, географии, цитологии, генетики, в смысле широкого понимания генетических взаимоотношений, — говорит он на сессии ВИР в феврале 1937 года. — Познание физиологии, при всем несовершенстве этого дела, пожалуй, еще на нашей стороне. Но в смысле химии, технологии, селекции, а на некоторых участках и генетики мы не идем вперед, поэтому приходится серьезно учиться и многое заимствовать».
Но вавиловцы не только учились. Профессор статистики Петровской (Тимирязевской) академии Алексей Федорович Фортунатов, перефразируя известное латинское выражение, говаривал: «Учась, мы учим своих учителей». И Николай Иванович, один из учеников Фортунатова, не забыл уроков своего старого профессора. Институт генетики и Всесоюзный институт растениеводства, несмотря на травлю, остаются в 30-х годах Меккой для биологов разных стран. Вавилов собрал вокруг себя лучшие силы отечественной биологии. С ним работают такие видные ученые, как Г. Д. Карпеченко, Г. А. Левитский, Л. И. Говоров, М. А. Розанова, Е. В. Вульф, П. М. Жуковский, А. И. Мальцев, A. Б. Александров, Н. И. Кичунов, Е. Н. Синская, H. H. Кулешов, В. В. Таланов, В. В. Пашкевич, Н. А. Максимов, B. Е. Писарев, Н. Н. Иванов, К. А. Фляксбергер, С. М. Бука-сов, К. И. Пангало. Неудивительно, что для знакомства с ним едут в Ленинград столь же значительные биологи Запада. Для того чтобы читать труды ВИРа, беседовать с вавиловцами, не менее десятка исследователей западного мира, в том числе итальянский эколог Дж. Ацци, агроном из Палестины Эйг, американка ботаник Бриссенден, изучили в те годы русский язык.
И было из-за чего. В письмах Вавилова тех лет звучат названия все новых и новых монографий, сборников, руководств, которые выпускает ВИР. «Жизнь идет полным ходом, — пишет он профессору Карпеченко. — Вышла монография «Овсюги». Ею А. И. Мальцев обеспечил себе бессмертие. Книга, которой можем гордиться. Вышел том по плодоводству, посвященный дикарям Кавказа, Средней Азии и Дальнего Востока. Можете его рекомендовать кому угодно. Весь полон оригинального материала… Вышел Бородинский том. Там очень важная статья Кулешова о кукурузе, мировая география. Посоветуйте комрадам из Америки посмотреть, весьма не вредно».
«Комрадам из Америки» действительно весьма поучительно почитать этот том, вышедший в Ленинграде. Ибо в России, а не в Америке (на родине маиса) профессор Николай Кулешов, ученик и сотрудник Вавилова, первый описал и классифицировал кукурузу в масштабах планеты. А в 1936 году, когда, кажется, не осталось ни одной вавиловской работы, которую не охаяли бы его противники, немецкая издательская фирма «Пауль Парей» обращается в СССР за разрешением перевести капитальный трехтомный труд «Теоретические основы селекции растений» — любимое детище Николая Ивановича и его
Тысячами нитей — научных, деловых, дружественных — связан Вавилов и его институты с мировыми центрами знаний, видными биологами и общественными деятелями Европы, Америки, Африки, Азии. В ВИР и Институт генетики непрерывно поступает новейшая научная информация. Запад по Вавилову судит об уровне советской науки. Каждое выступление его за границей — сенсация.
И вот одна за другой начинают рваться эти многолетние нити дружбы и научной солидарности. Три раза в течение 1936 года Чехословацкая земледельческая академия, только что избравшая в свои члены академика Вавилова, приглашает его приехать в Брно, чтобы прочитать лекции. Ученый просит у наркома земледелия разрешения на выезд за границу. Ему отказывают.
В 1937 году новый удар, еще более болезненный. В СССР должен состояться VII Международный конгресс генетиков. Еще в 1932 году Вавилов передал руководству предыдущего, VI конгресса приглашение советского правительства провести очередную встречу генетиков в Москве. Тогда же он был избран президентом будущего конгресса. Николай Иванович с нетерпением ждет этой встречи «на высшем уровне». Ему кажется, что приезд и выступления у нас видных генетиков мира несколько смягчат обстановку жестокой научной нетерпимости, созданную Лысенко.
«Мы держим большой экзамен, — писал Вавилов в газете «Известия», — мировые конгрессы, особенно по таким ведущим разделам науки, как генетика, являются показателями культурного уровня страны… Надо показать умение организовывать международные научные конгрессы. Надо показать высокий уровень, на котором стоит советская наука».
Однако, когда 1700 генетиков мира письменно подтвердили свое желание участвовать в конгрессе и работа по подготовке подходила к концу, Молотов вдруг запретил конгресс. Затем последовал приказ «отложить» встречу на год. Огромный труд устроителей конгресса пропал даром. Но утеряно было и кое-что поважнее. Вместо консолидации научных сил мира на прогрессивной основе, о которой мечтал Вавилов, волюнтаристское решение об отмене конгресса вызвало волну негодования в научных кругах Запада. Этим немедленно воспользовались ученые фашистских стран — Германии и Италии, чтобы навязать международному комитету генетиков свою позицию.
В конце концов конгресс вместо Москвы собрался в Эдинбурге, но и там занять кресло президента Николаю Ивановичу не пришлось. За рубеж его не выпустили.
Много лет спустя, когда Николая Ивановича уже не было в живых, его друзья в Москве и Ленинграде получили отчеты того давнего конгресса и прочитали полные горечи строки. «Вы пригласили меня играть роль, которую так украсил бы Вавилов, — заявил председательствовавший в Эдинбурге британский генетик Ф. Кру. — Вы надеваете его мантию на мои не желающие этого плечи. И если в ней я буду выглядеть неуклюже, то вы не должны забывать: эта мантия сшита для более крупного человека».
Срыв VII Международного конгресса генетиков в Москве не был случайностью. Соберись мировая генетическая общественность в Москве, несомненно подтвердились бы огромные успехи отечественной науки. Еще более укрепилось бы положение академика Вавилова как руководителя и организатора советской биологической мысли. Этого не хотели покровители Лысенко. Едва был наложен запрет на Международный конгресс генетиков, как Лысенко в декабре 1936 года собрал собственный «конгресс» — четвертую сессию ВАСХНИЛ, о которой говорилось выше. Но он просчитался: научной победы над классической генетикой «прогрессивные биологи» на этот раз так и не одержали. Им осталось лишь уповать на меры административные.