Дело академика Вавилова
Шрифт:
Так, то взывая к «партийной принципиальности в науке», то беспринципно изымая всякое упоминание о судьбе Вавилова, пытались чиновники оживить труд «мичуринского учения», так спасали экс-диктатора Лысенко. Зачем? Это не трудно понять. После сессии ВАСХНИЛ 1948 года по требованию Лысенко было снято с должностей три тысячи противников мичуринизма. Их заменили три тысячи «твердых» лысенковцев. Они заняли кафедры в институтах и университетах, должности в министерствах, редакциях, академиях. В 60-х и 70-х годах они все еще оставались там, эти человечки, получившие свои посты благодаря верности фюреру. И хотя сам фюрер уже утерял власть и умер, они по-прежнему жили иждивением его имени. Они делали все, чтобы если не возродить лысенковщину (это программа максимум), то, во всяком случае, не допускать воспоминаний о его прошлых преступлениях. Не только власти, но и эти доброхоты из должностных сидельцев прилагали все силы для того, чтобы современники забыли о пролитой крови Вавилова, Говорова, Карпеченко, Левитского.
…У большинства цивилизованных народов одним из самых гнусных преступлений всегда считалось осквернение могил. Но те, кто пожелали выжечь из памяти народа правду о Николае Вавилове — герое и мученике, — не остановились даже перед осквернением.
Осенью 1967 года, после того как было разыскано примерное место погребения Николая Ивановича на саратовском кладбище, мы, члены комиссии по вавиловскому наследию, приняли решение воздвигнуть в Саратове памятник. Комиссия обратилась в Отделение общей биологии АН СССР с запросом, кто возьмет на себя расходы по постройке, — следует ли собрать частные пожертвования или академия пожелает поставить монумент на свои средства. Прошел год — Отделение (академик-секретарь Б. Е. Быховский) безмолвствовало. В августе 1968 года два члена комиссии — Ф. X. Бахтеев и М. А. Поповский — обратились с таким же письмом к президенту Академии наук СССР. Снова многомесячное молчание.
Молчание чиновника, как это давно уже стало ясно гражданам нашего обширного и богатого администрацией отечества, есть знак того, что чиновник наш проект не одобряет, но предпочитает не оставлять письменных следов своего неодобрения. После того как вы окончательно поняли это, вам остается лишь надеяться на самого себя. Именно так и поступила комиссия. Прождав попусту два года, члены ее обратились ко всем тем, кому дорога память о Николае Ивановиче, с просьбой присылать пожертвования на памятник. Вавилов-сын предоставил для этой цели свой счет в сберегательной кассе. Сначала все пошло хорошо. Предприятие, свободное от бюрократической опеки, начало быстро и естественно развиваться. Со всей страны стекались деньги, честные трудовые деньги людей науки; в Саратове сыскался скульптор, в Ленинграде удалось купить большой кусок серого гранита. На сентябрь 1970 года было назначено открытие памятника с тем, чтобы совместить это с 50-летним юбилеем закона гомологических рядов. Участвовать в торжествах выразили желание многие биологи страны.
И вот памятник закончен. Ничто, казалось бы, не могло помешать группе частных лиц, на свои деньги построивших памятник любимому учителю, в интимной и скромной обстановке совершить ритуал открытия монумента. Но не тут-то было. Саратовский обком и горком КПСС, на правах хозяев земли, воздуха и всего сущего, назначили по своему усмотрению оргкомитет по открытию памятника академику Вавилову. Чиновник взялся за живое дело — и оно враз стало мертвым. Оргкомитет, учрежденный 22 сентября, назначил открытие на 25-е. Расчет был прост: большинство вавиловцев просто не успеют узнать о торжествах и в Саратов не приедут. А сделать ритуал возможно менее людным и возможно более незаметным было с самого начала главной целью партийных чиновников. Их расчет оправдался. Многие из тех, кто мечтал попасть на встречу с коллегами и друзьями в Саратов, узнали о торжествах с опозданием на добрую неделю.
Но и этим вмешательство Чиновника не ограничилось. 23 и 24 августа вдруг пробудились два года молчавшие Академия наук СССР и ВАСХНИЛ. Впопыхах, боясь опоздать, они начали отправлять в Саратов своих представителей. Те, кто недавно еще и слышать не желал о каком-то памятнике, начали спешно хватать первые попавшиеся самолетные билеты. Из Ленинграда по приказу ВАСХНИЛ прилетели в Саратов заместитель директора, секретарь парторганизации и председатель месткома ВИРа. И АН СССР за считанные часы перед открытием памятника откомандировала туда же своего представителя. Никем не званые, сбегались и слетались к могиле Вавилова все эти равнодушные и трусливые администраторы, всего лишь два-три года перед тем боявшиеся вслух произнести имя покойного. Их присутствие здесь имело лишь одну цель: засвидетельствовать, что они тут были, что Академия наук и ВАСХНИЛ не остались в стороне от «мероприятия».
Но вот наконец свои и чужие столпились вокруг задернутого покрывалом
Когда скульптор Константин Сергеевич Суминов, закончив работу, собирался перевезти монумент на кладбище, к нему в мастерскую явились представители саратовского Главлита. «Искусствоведы в штатском», а по существу сотрудники КГБ, не одобрили работу художника. Нет, речь шла не о портретном сходстве. Оно кагебешников не интересовало. Но зато они потребовали, чтобы Суминов стесал на гранитном лице ученого все морщины. Морщины эти, по их мнению, намекали на дурное питание, которое покойный получал в Саратовской тюрьме № 1. Нежелательным был объявлен и прищур вавиловских глаз. Особенно криминально щурился правый. Он явно намекал, что в тюрьме ученого били. И чтобы уж навсегда покончить с мрачным прошлым академика, главлитчики потребовали от скульптора вырубить на лице гранитного Вавилова широкую улыбку. Суминов пробовал протестовать, но ему пригрозили, что, если указания Главлита не будут выполнены, памятник не разрешат установить, а сам скульптор будет исключен из Союза художников. Станем ли мы обвинять в слабоволии провинциального, обремененного семьей художника, которого власти вынудили собственными руками изуродовать свое детище. Скорее следует посочувствовать ему…
Старый вировец профессор Николай Родионович Иванов прислал мне описание грустной саратовской тризны. «Один из членов оргкомитета сказал мне, — пишет Н. Р. Иванов, — что, если бы мы не управились 25-го, то 28-го из Москвы запретили бы и торжественное заседание ученого совета Сельскохозяйственного института, и празднование в честь пятидесятилетия закона гомологических рядов, и открытие памятника. Подумать только: прошло уже более 30 лет, как Вавилов перестал работать, но тень этого гиганта науки все еще кого-то пугает…» Профессор Н. Р. Иванов прислал две до крайности скупые заметки, опубликованные в саратовской областной и университетской газетах относительно вавиловских торжеств. О памятнике в заметках сказано буквально по нескольку слов. Остальные газеты страны вообще не упоминали об этом событии. Очевидно, оно показалось им малозначительным. Нашелся, однако, орган печати, который кратко, но четко объяснил своим читателям, что именно произошло на могиле автора закона гомологических рядов:
«25.9.70 г. на Воскресенском кладбище в г. Саратове был открыт памятник академику-биологу Н. И. Вавилову, умершему от голода в Саратовской тюрьме. Тело его было сброшено с металлической биркой на ноге в одну из общих ям, поэтому найти подлинное место погребения Николая Ивановича Вавилова не удалось. Поставил памятник сын Н. И. Вавилова — Юрий, деньги в течение 2-х лет собирали биологи страны, ученики, сотрудники и друзья покойного. Памятник установлен при входе на кладбище рядом с памятником Н. Г. Чернышевскому. Власти расследуют, кто организовал сбор средств на памятник Н. И. Вавилову. В связи с этим многие видные ученые Саратова, Ленинграда и Москвы были допрошены в своих институтах. Некоторым из них сделано внушение по партийной линии».
Этими строками из семнадцатой хроники «Год прав человека» за 1970 год я заканчиваю печальную повесть о беде и вине академика Николая Вавилова.