Дело Белки
Шрифт:
– Сам. Увидел, что Горыныч печь зажег, и постарался его опередить.
– Умник! – съязвил Серый. – На печах, по-твоему, что, только ездить можно?
Барс Мурзоевич оказался тактичнее:
– Понимаешь, друг Левушка, ты в этот раз чуточку перестарался. Горыныч в этой истории действительно выступает на нашей стороне. А печь он зажег, чтобы спасти яйцо!
– Не может быть! – опешил я, только теперь осознав, какого свалял дурака.
– Еще как может! – добил меня волк. – Перун его дракониху захватил. Горыныч кинулся отбивать. Через весь лагерь к загону пробился, а милка ему
– Кошмар! – пробормотал я, живо представив, невольным виновником какой трагедии чуть не сделался. – С детенышем-то все в порядке?
– К счастью, да! – утешил меня Васильев-младший. – Иначе тебе даже этот комариный прикид не помог бы. Кстати, ты с ним не затягивай. На мозгах сказывается.
– Что значит «не затягивай»? Даже Велес не знает, как меня обратно человеком сделать!
– Ты серьезно?! Потрясающе! А я-то думал, ты из-за маскировки… – последние слова Кот Ученый договаривал сквозь то и дело прорывающийся искренний здоровый смех. Ну вы, ребята, даете. Ну умора!
– Что «умора»?! – разозлился я. – Можете попробовать, каково в комариной шкуре. Посмотрим, будет ли вам так же весело.
– Ну прости, прости, дорогой! – мигом исправился Барс Мурзоевич. – В этом зелье действительно нет ничего сложного. Просто наш уважаемый бог привык стихиями оперировать, а тут использованы анализ сущности и логика.
– Вот балабол! – возмутился Серый, и в кои-то веки я был с ним согласен. – Ты можешь уже сказать парню, как ему обратно в двуногого перекинуться?
– Да элементарно. Левушка, тебе просто надо кого-нибудь укусить.
– Как?! – обдав кота максимумом возможного презрения, спросил волк. – Ты глянь, у него ведь даже жала нет!
– Так в этом и есть весь цимес! Жало дало бы ему соответствующие наклонности. А так, как раз они-то у него и отсутствуют. Однако при этом комариное сознание постепенно подчиняет его человеческую личность, и в тот момент, когда этот процесс становится по-настоящему опасным, срабатывает защитный механизм зелья. То есть… Ставший насекомым человек испытывает такую сумасшедшую ярость, что даже несмотря на отсутствие жала, кого-то кусает! Именно этот укус и сигнализирует, что пора производить обратное превращение. Понятно?
– Мне нет! – покачал головой волк и перевел взгляд на меня. – А тебе?
Отвечать не хотелось. Признаться, я еще раньше успел уверовать в полное всеведение кота, а сейчас, когда оказалось, что и он не может помочь, мне стало непередаваемо грустно и тоскливо.
– Левушка, ты куда? – забеспокоился Барс Мурзоевич, увидев, что я снялся с его ковра.
– Хочу побыть немного один.
– Это я вижу! А почему?
– Да так…
– Нет, не так! Левчик, в чем дело?
– В том, что ваш рецепт – чушь. Он не действует.
– Да с чего ты взял?
– С того! Я примерно полчаса назад уже кусался!
Волк и кот стремительно переглянулись, после чего синхронно повернулись в мою сторону и так же синхронно заорали:
– Лев, немедленно на ковер!
«Чего это они?» – удивился я и в следующую секунду камнем ухнул вниз.
Мне трудно в точности описать процесс обратного превращения из комара в человека, знаю только одно: крылья исчезли первыми. Что происходило дальше, помню с трудом. Кажется, я орал, а еще очень сильно мельтешило в глазах: то земля, то небо, то небо, то земля. Никакой красоты затяжного прыжка, как любят показывать в фильмах про парашютистов, увидеть мне не удалось. Зато я испытал кошмарное чувство ожидания неминуемого удара о поверхность родной планеты. Удар вскоре последовал, но оказался каким-то неожиданно щадящим. Лишь через мгновение я понял, что не упал на землю, а жестко приземлился на догнавший меня ковер.
– Ну, Облом, считай, что ты в рубашке родился! – прозвучал надо мной голос Серого.
С точки зрения моего счастливого спасения волк был прав, в остальном же очень неприятно ошибался. Превратившись из комара в человека, я оказался абсолютно голым.
– Эй, Мурзоич, что за авиашоу? – окликнула кота-пилота спустившаяся к нам Василиса, а потом заметила меня.
– Ух ты! Лев! Вернулся, значит? Ну поздравляю. Хотя, на мой вкус, комаром ты был симпатичнее. Ладно, догоняйте. Кобра говорит, мы почти прилетели.
Дмитрий не счел нужным комментировать обретение мной человеческого облика. Зато порылся в рюкзаке и метнул на наш ковер извлеченный оттуда тяжелый сверток. Подобрав его, я с радостью узнал свою униформу Неудачника, притороченную ремнем к укороченному автомату Калашникова. Оружие было кстати. Однако одежда меня порадовала еще больше. Пусть это оказались и не самые любимые шмотки, но лучше уж они, чем перспектива рассекать по небу с голой задницей.
– Спасибо! – крикнул я вслед Счастливчику, но Дима даже не повернулся.
– Ты его лучше не трогай, – предупредил кот. – Очень он на нас с тобой обиделся! На меня, правда, больше!
– Он обиделся?! С какой это печали? – возмутился я.
– Когда Баба-яга с Дураком и Горынычем на Ноктевом болоте объявились, она прежде всего оброненную тобой Кощееву смерть предъявила. Я к тому времени уже пришел в себя, ну и изложил наши подозрения насчет Счастливчика. Так его чуть на месте не порвали. Насилу отбили. Кощей с Соловьем сразу же в знак протеста свалили, а Димочку лешаки по горло в болото запихнули – ждать, пока Дурак очнется и скажет, что с ним теперь делать.
– И что Иван? – спросил я, словно не заметив, как Барс Мурзоевич уже в который раз называет нашего сослуживца «Дураком», словно забыв, что кроме прозвища у того есть еще и имя.
– Признался!
– В чем признался?
– Это он Кощея шантажировал!
– Чушь это! – не выдержав, рыкнул волк. – Мы с Ванькой всю жизнь бок о бок! Не мог он этого сделать!
– Мне тоже не верится, – с куда меньшим энтузиазмом сказал кот. – Но чувства – не аргумент.
С этим я не мог спорить, но и не мог согласиться. Мои чувства тоже вовсю противились тому, что Иван Иванович оказался тем самым преступником, который стал причиной не только злоключений защитников, но и жестокой бойни, все еще продолжающейся где-то за нашей спиной.