Дело чести
Шрифт:
— У вас все слишком трудно.
— Когда-нибудь вы сами поймете.
— Хорошо, — сказал он, — спокойной ночи.
Он не прикоснулся к ней и, повернувшись, быстро зашагал прочь. Он слышал, как она открыла парадную дверь и вошла в подъезд, и продолжал идти под дождем, успевшим превратиться в ливень.
В вестибюле «Акрополя» Квейль увидел Лоусона; он держал грязные сапоги в руках и что-то говорил швейцару по-французски.
— Хэлло! — сказал Лоусон. — Вот вы где!
— Хэлло! — сухо отозвался Квейль.
— Вы тогда как сквозь землю провалились. Мы недоумевали, куда вы все девались.
— Мы уже давно здесь, — сказал Квейль.
— Это ваши ребята сбили пятнадцать итальянских
— Да.
— Вы посмотрели бы, что делалось в Афинах, настоящая буря восторга. Там вас всех произвели в герои.
— Нам здесь от этого не легче, — ответил Квейль.
Еще один военный корреспондент спустился по узкой лестнице с первого этажа и кивнул Квейлю.
— Это Мильтон Уолл, корреспондент, — сказал Лоусон. Они пожали друг другу руки. Уолл был американец небольшого роста, коренастый, смуглый, с индейскими чертами лица.
— Скажите, кого вы потеряли в тот день, когда сбили этих итальянцев?
— Вэйна.
— Вэйна-австралийца? — спросил Лоусон.
— Да. Вы были знакомы?
— Я мельком знал его, — сказал Лоусон. — Но я знаю девушку в Афинах, которая будет очень страдать.
— Были еще жертвы? — спросил Уолл Квейля.
— Соут, — сказал Квейль. — Он выбросился на парашюте. Мы надеемся, что он не погиб.
— Не его ли мы видели в Ларисе, когда проезжали? — сказал Уолл.
— Невысокий, довольно плотный?
— Тот был с бородой. Но, действительно, довольно плотный. И тоже выбросился на парашюте. Я думаю, что это он, — отвечал Уолл.
— Здоров?
— Рука в гипсе. Греки, кажется, подобрали его.
— Скажите об этом, пожалуйста, нашему командиру, когда увидите его, — сказал Квейль.
— С удовольствием.
— Послушайте, Квейль, — сказал Лоусон. — Я привез сюда вашу приятельницу.
— Я знаю. — Квейль равнодушно посмотрел на Лоусона и кивнул. — Я знаю.
— Она очень беспокоилась, когда вы пропали.
— Мы не имели права говорить, что покидаем Афины.
— Я так и сказал ей. Но я думал, что вас послали обратно в Египет для участия в новом наступлении.
— Это правда, что мы взяли обратно Соллум?
— По последним сведениям, английская армия уже на пути к Дерне.
— Мне кажется, пример греков пристыдил нас, — сказал Квейль.
— В Греции это наступление вызвало почти такую же радость, как взятие Корицы, — заметил Уолл.
— А разве греки взяли Корицу? Мы тут ровно ничего не знаем.
— Да. Мы все тут в таком положении, — сказал Уолл.
— Ну, а что теперь намерены делать немцы? — спросил Квейль.
— Пока ничего, — сказал Лоусон. — Вероятно, будут ждать весны. Сомневаюсь, чтобы они могли вторгнуться в Англию раньше.
— Никогда они не вторгнутся в Англию, — сказал Уолл.
— В Англию их не пустят, — сказал Квейль, поднимаясь по лестнице. — Увидимся завтра, — добавил он.
— Конечно… Спокойной ночи! — ответили они.
— Спокойной ночи!
Не спеша прошел он к себе в номер и лег на кровать не раздеваясь. Он думал о том, что он здесь, черт возьми, делает… и о своих сапогах — зачем он носит эти сапоги? И еще он думал, что, вероятно, никогда больше не увидит Лондона… если не по одной, так по другой причине. Вскочив с постели, он стал быстро раздеваться, чтобы отогнать эти мысли. И начал думать о Елене, жалея, что не поцеловал ее на прощанье у подъезда госпиталя. А потом подумал, вернулись ли обратно Нитралексис и Папагос на своем старом «Бреге».
9
Нитралексис и Папагос вернулись благополучно. Война прекратилась бы, если бы они не вернулись, так как только сумасшествие, которым было все, что они делали, и то, как они это делали, давало им возможность продолжать войну. Если бы не оно, им не с чем было бы воевать. Потому, и только потому, что они делали все это, они могли продолжать борьбу.
Так шло до самой зимы. Зима подкралась исподтишка. Снег выпал рано. Низкие тучи нависли над горами. Сначала снег был только на вершинах гор. Он избороздил их глубокими морщинами. Потом стал спускаться ниже. Иногда показывалось солнце, снег начинал таять, и все дороги от Янины на север становились непроходимыми. Но через день они подсыхали, и опять по ним тащились мулы. Через Янину проходило столько мулов, что Квейль задавал себе вопрос, куда все это идет. Но от Дельвина до Арийрикаши люди ездят и перевозят тяжести только на мулах — грузовики здесь не пройдут. Греки вели военные действия с гор, а не с дорог, как это делали итальянцы. Приходилось взбираться по крутым склонам и многое тащить на себе. Особенно трудно было с артиллерией. Счастье Греции, что Венизелос сумел создать кое-какую артиллерию. Греки делали с ней чудеса. Их орудия висели на краю обрывов, наводчики определяли угол прицела простым изгибом руки в локте. Зато их артиллерия была в горах повсюду, тогда как итальянцы редко покидали дороги.
По мере приближения к зиме дожди участились, и эскадрилья вылетала реже. Лоусон и Уолл выехали на фронт. И только Нитралексис и Папагос продолжали вылетать на разведку. Если они получали от штаба приказ, им не было никакого дела до погоды. Они просто вылетали, добывали нужные сведения и возвращались. Нитралексис жил теперь там же, где и англичане, — в «Акрополе». Его смех оказывал на них живительное действие. Но однажды он вылетел и не вернулся, и они не знали, что с ним случилось.
Все шло через Янину. Вскоре появились раненые, и однажды вечером в городе произошло замешательство: в город въехали при полных огнях пятьдесят автобусов, переоборудованных под санитарные автомобили, и застряли в узких улочках; раненых пришлось переносить в госпиталь на носилках. А когда госпиталь был переполнен до отказа, раненых стали размещать в частных домах.
Янина за все эти месяцы ни разу не подверглась воздушной бомбардировке. Никто не мог объяснить почему. Отсюда шло снабжение всего западного и центрального фронтов. Здесь была оперативная база английской истребительной эскадрильи, а иногда сюда прибывали «Бленхеймы», которые пользовались военным аэродромом, находившимся в противоположном конце города. Казалось, достаточно уже того, что здесь штаб греческой армии, и склады горючего, и наиболее важные мосты. Большой мост через болото был единственным мостом, который связывал Янину с фронтом, и тем не менее он ни разу не подвергся бомбежке. Если бы Янину стали бомбить, это вызвало бы здесь настоящий хаос, и последствия были бы серьезные. Итальянская авиация часто атаковала дороги к югу и к северу от города, но самого города ни разу не тронула, Это была большая ошибка со стороны итальянцев.
Среди прибывших в город раненых было много солдат с отмороженными конечностями. Греки не знали, что делать в таких случаях. Ни у кого не было второй пары носков. Не было смены белья. Не было одеял. Пострадавшие согревались только коньяком и натягивали на себя каждую тряпку, какую только им удавалось раздобыть.
Немалую роль также играли злоупотребления и предательство. Офицеры забирали себе львиную долю продовольствия. Они не шли в бой вместе с солдатами. Командование возлагалось на унтер-офицеров. Отпусков солдатам не давали. На фронт они тащились всю дорогу пешком. На это уходило иногда пять-восемь недель, и они попадали к месту назначения настолько усталыми и больными, а их обувь оказывалась настолько изношенной, что они были совершенно не боеспособны… и все-таки шли в бой.