Дело Фершо
Шрифт:
Муж и жена переглядываются. Она не знает, что делать. Оба спрашивают себя: не пошутил ли он? «В чем дело?.. Разве вы не хотите переспать со мной?»
— Твой Фершо омерзителен! — воскликнула Лина. — Надеюсь, она не пошла, а ее муж…
— Ничуть не омерзителен. Я вообще убежден, что он предпочел бы свою обычную негритянку.
— Не хочешь ли ты сказать, что эта женщина…
— Вот именно, малышка! Вот именно! На другой день, вместо того чтобы пообещать мужу продвижение, на которое тот рассчитывал, Фершо проводит обстоятельную ревизию и удерживает у того из зарплаты несколько сот франков за дурное
— И ты смеешь утверждать, что одобряешь это?
— Я…
Он не закончил фразы. В открывшейся двери возник мужчина в плотном черном пальто с шарфом на шее и в вышедшей из моды шляпе. Не обращая внимания на разглядывавших его людей, он явно кого-то высматривал.
Первым желанием Мишеля было улечься на скамейке, чтобы его не заметили. Но затем ничего не понимавшая Лина удивилась, увидев, как он нерешительно поднялся из-за стола и пошел навстречу незнакомцу.
Они оба стояли. Фершо оказался всего лишь худым, уже старым мужчиной, одетым хуже любого клиента, с палкой в руке. Мишель оживленно о чем-то говорил ему, полуобернувшись в сторону Лины, так, что его собеседник стал внимательнее ее разглядывать.
Неужели Мишель станет утверждать, что находится тут со случайно встреченной женщиной? Лина не исключала этого. Она ждала, нахмурив лоб. Из-за только что рассказанной истории ей хотелось придать лицу презрительное выражение.
Что они там обсуждали? Что решали? Почему Фершо был так скуп на слова, в то время как Мишель говорил с растущим оживлением?
Наконец мужчина с деревянной ногой пересек кафе, направляясь к Лине, остановился перед ней и снял шляпу.
На висках у него были капельки пота.
— Добрый вечер, мадам.
Мишель счел нужным его представить:
— Господин Дьедонне Фершо.
— Вы позволите?
Он присел, нажав какой-то рычаг на ноге, чтобы она согнулась.
— Я за вашим мужем. Нам необходимо этой же ночью уехать на некоторое время. Вы ведь тоже были в Вере?
— Да, мсье. Мы женаты только пять месяцев и…
Она собиралась сказать, что не оставит мужа, что не позволит ему…
— Надеюсь, вы не откажетесь поехать вместе с нами?
Глаза Мишеля загорелись от радости и гордости. Они как бы говорили: «Вот видишь! Он совсем не такой, как ты думала. Отныне ты будешь вместе с нами».
Испытывая отвращение к себе за то, что не проявила характер, она ответила любезным тоном, которому была научена:
— Я согласна. И благодарю вас.
Но ее насупленный вид как бы говорил, что она осталась при своем мнении.
7
Из глубокого, наполненного страхами сна его вывел — он быстро это понял — шум разжигаемой печи. Как в детстве, это происходило внизу, как раз под ним.
Кто-то шаркал там стоптанной обувью, но не по паркету, а по кафелю. И тотчас возникал образ усталой, еще не проснувшейся женщины, кочергой выгребавшей вчерашнюю золу, затем шорох смятой бумаги и треск щепы для растопки. Он мог поклясться, что видит, как вьется дымок из печной дверцы, и даже слышит его характерный запах. Тем временем женщина — как обычно в таких случаях — стала молоть кофе, останавливаясь только для того, чтобы с грохотом подбросить угли в уже занявшийся огонь.
Где он находится? Не в силах сразу проснуться, Мишель ощутил прижавшееся к нему бедро Лины; прислушиваясь к тому, как бьется его сердце и не слыша дыхания жены, прошептал:
— Ты не спишь?
И не сразу сообразил, насколько комично прозвучал ее ответ:
— Нет. А ты?
Их наверняка разбудил один и тот же шум, и теперь они оба, разомкнув веки, смотрели, как по потолку ритмично пробегает и исчезает пучок тусклого света.
Они сознавали, что Фершо находится совсем рядом, его постель стояла у той же стены. Кто знает, не разбудил ли и его все тот же шум, производимый расхаживавшей взад и вперед г-жой Снук?
— Ты спал? — тихо спросила Лина, так тих», что Мишель скорее угадал, чем услышал ее слова.
— Плохо.
— А я не знаю, спала ли вообще.
Грохот соседнего порта смешивался с их ночными кошмарами. Снявшееся ночью с якоря судно испускало раздирающие душу гудки, похожие на громкие жалобы испытывающего ужасную боль существа. Ближе к ним, на набережной, кто-то второй час пытался завести грузовик. До них доносился запах выхлопных газов. Они лежали в ожидании, когда мотор застучит равномерно, но звук обрывался, словно встав поперек горла, слышались проклятья мужчин, при свете слабого фонаря крутящих заводную ручку и в ярости жмущих на газ. Весь этот шум сопровождался размеренным морским прибоем.
— Ты думаешь, мы останемся здесь?
— Он так сказал.
Им было трудно догадаться, о чем каждый из них думает. Лежала ли Лина тоже с открытыми глазами?
Пыталась ли снова уснуть? Судя по их непрошедшей усталости, было только четыре или пять утра, не больше.
Если порт бодрствовал всю ночь, город за домами на набережной спал мертвым сном.
Они приехали в Дюнкерк накануне в три часа дня, выехав из Кана ночью два дня назад, и Мишель с трудом мог теперь припомнить все, что с ним произошло потом.
О событиях в Кане он сохранил, однако, такое же четкое воспоминание, как о гравюрах по дереву минувшего века, олеографиями с которых иллюстрировали романы его детства. Но самое удивительное зрелище являл собой Фершо в залитой огнями теплой и шумной пивной Шандивера. Да еще запомнился оркестр, который, казалось, сопровождал сцену из кинофильма, играя мелодии, порядковый номер которых вывешивался на подставке перед эстрадой.
Мишель опасался слишком поспешных суждений Лины о Дьедонне Фершо. Он считал, что окружавшая их банальная атмосфера не шла тому на пользу. Он видел, с каким любопытством ее глаза устремлены на этого человека. Ему так хотелось помочь ей понять его, разъяснить все, что было в нем необыкновенного.
Но Лина, вместо того чтобы, как он опасался, взбунтоваться проявить враждебность, довольно быстро стала послушной.
— Извините, мадам, мне надо поговорить с вашим мужем. Мы должны уехать. Моде. Через несколько часов будет поздно. Арсен у доктора Пинелли. Я позвонил в Париж, и мэтр Обен сказал мне, что постановление на арест будет подписано в течение дня. Возможно, полиция уже оцепила дом.
Красные лихорадочные пятна еще не сошли с его щек.
Глаза блестели. Тонкая кожа на висках была натяну га. Но он был спокоен, говорил таким же обыденным тоном, как и десятки клиентов, заполнявших кофе.