Дело гангстера боится
Шрифт:
– Ну вот, теперь Миша до горячего точно дотянет.
И повернувшись к Чижикову-старшему, с укоризной в голосе сказал:
– С самого утра по делам мотаемся. И зачем, скажи ты мне, вам с семьей такая докука нужна?
Не переставая с аппетитом жевать и маслята, и колбаску, и рыбку, Чижиков хитро ухмыльнулся в ответ:
– А мы с семьей по делам мотаться и не станем. Мы вам с сыном эту обязанность предоставим.
– А сами хотите сидеть и денежки получать? – осуждающе покачал головой Ерофеев.
– Так свои денежки! Свои! Те, что нам по акциям полагаются! А вы, уважаемый, за свою работу и сами неплохой оклад имеете, да еще и сына своего к делу пристроили. И ему тоже очень нехило платите.
– Так не из своего кармана!
– Из кармана акционеров! И это не одно и то же!
Оба собеседника замолчали, обмениваясь над тарелками враждебными взглядами. А подруги поняли, что подобные разговоры велись в этом доме не первый раз. И что тема эта уже вся обговорена и переговорена, а окончательное полюбовное решение так и не принято.
Завещание господина Терентьева, в котором более или менее ясно было указано, что и кому полагается, и как, и кому следует наследуемым имуществом распорядиться, исчезло. Да и то там имелся спорный пункт о заводских акциях, которые полагалось отдать тому, кто проявит большее усердие в делах завода.
Но теперь без какого-либо завещания ситуация и вовсе усугубилась. И все претенденты на отнюдь не маленькое наследство господина Терентьева вовсе не знали, что их ждет в будущем.
И после минутной паузы господин Ерофеев снова заговорил:
– Завещание так и не найдено?
– Нет.
– А нотариус?
– Стойко твердит, что прежнее завещание аннулировано, нового ему не предоставили.
– А что говорит на этот счет закон?
– Вы не хуже моего знаете. Будь у нас хоть какое-то завещание, пусть даже незаверенное официальным образом, мы могли бы попытаться… учитывая обстоятельства… скоропостижную кончину… Но нет, у нас нету даже такой бумаги!
– М-м-м… – протянул Ерофеев. – Это весьма печально, весьма.
Чижиков вопросительно взглянул на свою жену. Она ему едва заметно кивнула. И подруги с удивлением подумали, что, пожалуй, в этой семье решение принимает отнюдь не громогласный Чижиков, а его сладкоголосая супруга. Оно и не удивительно, ведь брат был ее, и наследовать за ним должна была тоже она.
Но сейчас супруги явно что-то задумали. И поковыряв вилкой кусок красной рыбы, Чижиков нехотя произнес, избегая смотреть в сторону своего оппонента:
– Мы могли бы заключить с вами соглашение.
– Соглашение? – тут же откликнулся Ерофеев. – Любопытно будет послушать. Какое же это соглашение?
– Очень простое. Мы все поделим пополам!
– Все? И дом, и акции, и прочее имущество?
– Разумеется, только акции!
– И… И как это пополам?
– Пополам – это пополам! – с раздражением отозвался Чижиков, у которого от волнения и напряжения даже лоб вспотел.
Он промокнул его бумажной салфеткой, которая немедленно раскисла, и на лбу бывшего прапорщика остался клочок бумаги. Разговор был явно важен для Чижикова, на истерзанную салфетку он даже внимания не обратил.
– Так что? – нервно произнес он. – Годится?
– Погодите, не так сразу. Во-первых, я должен обсудить ваше предложение с другими акционерами.
– Не со всеми! Только с Кусковым и Сколовым! Остальные не в счет. Про них даже в прежнем завещании не было сказано ни слова.
– Но что вы предлагаете нам троим? Пятьдесят процентов? На троих?
– Да. На вас троих пятьдесят процентов, – облизнулся Чижиков. – И на всю нашу семью тоже пятьдесят.
– Постойте, погодите, но наследницей является только ваша супруга.
– А мы с сыном при ней!
– Нет, так нельзя. Если бы вы еще предложили разделить по двадцать пять процентов, семьдесят пять нам, двадцать пять Елене Николаевне, тогда я бы вам сказал, что подумаю, а так я сразу могу вам сказать, нет!
– Нет!? Вы в этом уверены?
– Да, уверен. И еще я уверен, другие акционеры меня также поддержат.
– Тогда вы не получите ничего!
– Это мы еще посмотрим.
– Это будет решать суд!
– И как же вы собирались повлиять на суд?
– Не ваше дело!
Чижиков был страшно раздосадован. Его жена тоже. Сестрица Аленушка чуть ли не до крови кусала свои тонкие бледные губы. И, наконец, чтобы скрыть волнение, воскликнула:
– А что же мы сидим без горячего! Кира, подавайте!
Но Кира не успела метнуться на кухню, как ее опередил Ерофеев. Отодвинув свой стул, он поднялся и решительно повернулся в сторону дверей.
– Миша, мы уходим!
– Давно пора, папа, – охотно отозвался отпрыск. – И чего ты только сюда пошел и еще меня потащил? Я же тебе твердил, что разговаривать с этими людьми бесполезно. Они совсем обезумели от свалившегося на них богатства. Из грязи в князи, что называется.
– Поговори мне еще! – гаркнул отставной прапорщик.
– В самом деле, Миша, что ты такое говоришь?
Но было видно, что на своего сына господин Ерофеев нисколько не сердится. Прикрикнул он на Мишу больше для острастки. И все потому, что сын высказал те же мысли, которые бродили в голове самого Ерофеева.
– Говорил мне Кусков, что я только зря с вами время потеряю, – с досадой произнес он. – А я его не послушал, решил, вы одумались. А вы от своей жадности скоро все до копейки потеряете. Судьба таких жадин баловать не любит!
И с этими словами старший акционер вместе со своим сыном вышел из дома, не забыв напоследок громко хлопнуть дверью.