Дело генерала Раевского
Шрифт:
—; Можно себе представить, — вздохнула Наташа, — сколько добра принёс бы он людям со своей такой богатой натурой, не спутайся он с лукавым.
— Такой насыщенный страстями человек, такой вековой неудовлетворённостью честолюбий напичканный, не мог не соблазниться. Он как-то сам ответил на твоё замечание, — не глядя в сторону Наташи, заметил Олег, — он выразился в том духе, что, будь он человеком религиозным, он не сделал бы и сотой доли того, что ему совершить удалось. Кстати, в церковь он с детства не очень рвался. Однажды он заупрямился так, что только пощёчина от матери заставила его пойти в храм. — Олег оторвался от чтения, передохнул и продолжал: — А между тем будущий генерал Раевский ещё в детстве видел Ангела, — Наташа подняла, перевернула и положила на стол следующий листок. — Он видел его наяву в Санкт-Петербурге. К слову сказать, в роду его были люди тоже весьма буйного нрава.
— Как? — удивился я.
— Со стороны отца наследственность была хотя и многозначительной, но всё же неоднозначной. Там значились весьма знаменитые Глинские,
— Всё же по генеалогии Раевские уступают Буонапартам.
— Не скажите, — вспыхнула Наталья. — Когда бы так.
— Дело в том, что потомки Глинских через Грозного и, стало быть, Василия Третьего — потомки Софьи Палеолог. Побочные, конечно. Палеологи — последняя династия Византии, оборвавшаяся в 1453 году.
— Всё равно ровесники как бы, — сказал я.
— Но следовало бы учесть, что основатель этой династии вышел из древнего и весьма знатного рода, знаменитого уже в XI веке. А ранее следы его теряются во тьме веков, — сказал Олег.
— В сущности, — сказала тихо Наташа, — здесь мы видим, если будем смотреть пристально, противостояние двух древнейших родовых ветвей — восточной и западной, католической и православной. Хотя род Буонапартов обозначается в истории ещё до распадения единой Церкви на две, но противоречие было уже налицо. Восточная церковь, как всё православие, — за подчинение личности абсолютному главенству Церкви, но при условии полной догматической традиционности её, подчинения постановлениям Семи Вселенских Соборов. Самое большее, на что могли быть согласны на Востоке, — это на гармоничное слияние Церкви и государства, причём государство носит функцию охранения непоколебимости веры. Уже позднее на Руси, в поздние времена её, государство взялось открыто посягать на Церковь, и Грозный просто сломил её. Западная Церковь всегда стремилась к возглавлению церковной жизни необходимостями жизни мирской. Церковь служила не столько государству, сколько вообще обществу. Если Пётр Первый просто взял и надел корону на себя, то Наполеон вырвал её из рук Папы. Таковы были и тенденции двух главных общественных сил, на которых стояло тогда любое государство. Восточное дворянство пыталось сохранить верность государю, как слуге Бога, но западное стремилось освободиться и от Бога. Если русское дворянство, лукавя перед Богом, формально провозгласило царя Богом на земле и стало царём помыкать, то дворянство западное открыто короновало себя в лице Наполеона и сделало первым тот шаг, на который позднее отважились большевики, отвергнув Бога вообще, — обожествление себя.
— Не уклоняемся ли мы слишком далеко от главного интереса нашего внимания, — заметил я, — от генерала Раевского-старшего?
— Нет и нет, — решительно возразил Олег, — без понимания дворянства, даже если не принимать во внимание самодержавие, ничего не понять. Ведь Николая Второго и вообще крах Российской империи подготовили и совершили дворяне. Большевики просто воспользовались их безумной деятельностью и начали создавать из себя новое дворянство — номенклатуру. Они создавали новое дворянство по выродившемуся образцу, to есть по типу бездельников и мистификаторов. Они даже царя создали себе, но по типу древнейших варварских тираний. Дело в том, что именно в России дворянство с самого своего начала, при диких русских царях да императорах, возглавлялось шайками потенциальных Обломовых. А те, получив льготы для военной охраны государства, так нерадиво выполняли свой долг, так отлынивали, что не выиграли ни одной войны ни у одного нормального противника, кроме турок. А турки в это время сами растлевались на все четыре стороны. Ведь при нашествии галлов не мы победили и не народ, как чванится Толстой. Если быть безбожником, то нужно прямо признать, что французов победил сам Наполеон, он победил сам себя. Как позднее сам себя победил Гитлер. Мы даже ухитрились проиграть в начале века войну японцам. Чтобы проиграть войну Японии, тогда ещё не вставшей на ноги, нужно было весьма и весьма постараться.
— Но это уже не по тексту, — заметила Наташа, прервавшая перевёртывание страниц на дощатом столе житницы при свете трёх свечей.
— Нет, это очень важный момент. Я его в рукописи не учёл, — бросил Олег вскользь. — Хорошо, что он приехал. И вообще это не случайно, что мы встретились. Он, по меньшей мере, для меня катализатор.
— Он прав, — глянула на меня Наташа и медленно перевела взгляд на Олега, — ему, по сути дела, не с кем разговаривать, а разговаривать со мной — это всё равно что говорить с самим собой.
— Вот в этом контексте дворянский род Раевских приобретает особое значение даже сегодня. Ведь род роду — рознь. Особенно в России это сейчас важно. Ведь правят страною не генсеки, как всем кажется и как номенклатура нас обманывает, правит страною она, всесущая номенклатура у нас действительно власть народа. Но если раньше в сословиях (боярстве, дворянстве, буржуазии, даже в духовенстве) шёл естественный отбор по положительным качествам, то у нас отбор этот, стихийно, правда, как всегда в народе, идёт исключительно по качествам отрицательным. Иначе такой дурак, как Сталин, такой оболтус, как Хрущев, да и такой тупица, как нынешний Бровеносец... Ведь ни один из них ни в каком нормальном обществе, при серьёзном государственном устройстве, ни за что не стал бы ни премьером, ни президентом. Вот в этих, особенно нынешних наших условиях, такая личность, как генерал Раевский-старший, привлекает особенное внимание. И особенно знаменательно его противостояние как личности Павлу Первому, Наполеону, Александру Первому, Кутузову и Николаю, которого у нас ещё называют Палкиным...
— Не зря они за тобой присматривают, — усмехнулся я внутренне, — Сталина на тебя нет, он бы ещё тебя на заре туманной юности, даже во чреве матери истребил бы. У него на таких нюх был отменный. Эти-то тебя прохлопают.
— Ну вернёмся к нашим баранам, — сказал Олег деловито. Он поставил чашку на стол, поднялся с табуретки, вышел из-за стола и прошёлся по комнате.
Ступание ног его босых по старым деревянным половицам было как-то ласково и даже бесшумно.
4
— И самое тяжёлое противостояние, которое его и сломило, — противостояние с декабристами, — сказал Олег и вернулся к столу. — Впрочем, в Петербурге он и родился, именно оттуда расползались по судьбе этого удивительного человека житейские и духовные осложнения.
Родился он на берегах Невы, в городе, которому Пётр Первый присвоил собственное имя, прикрываясь именем великого Апостола Христова, Апостола Первоверховного, наряду с Павлом, Апостола, которого в Риме считают главою Католической церкви. За сто и двенадцать лет до этого невдалеке от села Лесны пастухом в ветвях грушевого дерева обретена была чудотворная икона Божией Матери, которую духовенство превратило в многолетний повод к соперничеству между православными и католиками. Этот образ прославился множеством чудес. По всем же нашим весям и долам день этот почитаем как праздник Воздвижения Животворящего Креста Господня. Для славного российского воина факт этот иметь должен был в будущем существенное и очень важное значение. Смысл этого праздника в воскресении души человеческой от смерти к жизни. Как известно, император Адриан повелел засыпать Голгофу и Гроб Господень, а на образовавшемся холме поставить капище Венеры со статуей Юпитера. Тут совершались языческие жертвоприношения. Император Константин провозгласил веротерпимость, а мать его Елена решила уничтожить сие капище. На месте Голгофы были вырыты три креста. Какой же из них тот, на котором распяли Христа? Патриарх Макарий возложил поочерёдно на эти кресты покойника. На одном из них мертвец ожил. С тех пор христиане особо чтут этот праздник как знамение надежды для грешников, уверовавших во Христа, воскреснуть от греховности ещё при этой жизни.
Олег смолк. За окном стемнело. Прохладно и сладко по-осеннему пахло из раскрытого окна. Где-то вдали по городу отдалённо и беспечно лаяли собаки. Тишина установилась в житнице, и слышно было, как в стене, где-то под потолком, разматывает свои тонкие и звучные пружины жук-часовщик, скручивая их и раскручивая. Звучные эти пружины, действительно напоминающие движение часового механизма, особенно сейчас, — бег безостановочный времени вообще. Слушая этот озвученный для спокойного человеческого уха бег, странно было думать, что возможно где-то и когда-то такое состояние, когда времени нет, когда не то что движения его нет, но время как таковое отсутствует. А тот крест, который принимает на себя с момента крещения человек, становится на какие-то дни, месяцы, годы до самой смерти образом человеческого существования вообще, независимо от того, думает он об этом или не думает.