Дело генерала Раевского
Шрифт:
Олег как-то оцепенело замер перед окном, открывающим перед глазами несметное море огней, перед которым обыкновенно думающий и даже размышляющий человек чувствует себя ничтожеством. Он стоял долго со скорбным выражением лица и тихо проговорил вдруг:
— Не могу понять, как Александр — император! — мог заведомо согласиться на сдачу Москвы, такого великолепного, такого неповторимого города, когда сказал Коленкуру, что будет отступать до Камчатки.
— А Кутузов? — сказал я.
— Кутузов, — усмехнулся Олег, — что Кутузов. Кутузов — ловкий царедворец, полуразвалившийся циник. А император! Как мог император допустить сожжение своей столицы? При том несметном количестве доносчиков, каких в России всегда была тьма, он не мог не знать о готовящемся кощуннодействии.
Олег опять замолчал.
— Мне так всегда жаль, что недостаток времени не даёт мне выслушать чтение твоей рукописи до конца. Ты не мог бы дать мне её, я дома её дочитаю.
— Нет, не могу, — вздохнул Олег, — я никому не могу доверить её. Это моя единственная драгоценность. Ей мы с Наташей подчинили наши жизни. Я всё употребил для восстановления и сборов материалов. Мы не можем допустить, чтобы всё погибло: судьба России зависит от того, смогут ли выжить и восстановиться после всего, что с ней случилось, люди, подобные Николаю Николаевичу-старшему.
Олег немного подумал, глядя по-прежнему в окно, и добавил:
— Независимо от сословия, класса, образования, от пола и возраста. Слишком это важно, чтобы рисковать излишне.
Он опять задумался и опять добавил:
— Мы можем сейчас, прямо перед этим окном продолжить чтение. Я помню, на чём мы остановились.
— Разве рукопись у тебя с собой?
— Она всегда со мной, — улыбнулся Олег, — как и я всегда с нею.
3
Олег прошёлся вдоль окна, заложил руки за спину и неторопливым текучим голосом, как бы сообщая сводку погоды, начал читать некий текст, судя по всему, давно и хорошо записанный в его сознании:
«Сельская жизнь генерала Раевского текла спокойно. Ничего, казалось бы, не говорило о том, что могут произойти в её деловитой размеренности какие-то изменения. Родился третий ребёнок. Сын, которого тоже назвали Николаем. Это произошло в середине сентября 1801 года. Мальчик даже внешне походил на отца, правда, с чертами лица более мягкими. Он был существом открытым и доверчивым, способен был к дружбе и в дружбе — преданным. Эти качества мальчика позднее в полном цвете раскрылись в глубоко солнечном товариществе его с великим русским поэтом. Он рос любознательным, довольно много читал, любил историю, а особенно российскую. Отличал его интерес и к высокому творчеству, литература привлекала мальчика как бесконечный родник прекрасного, как цветок неувядающей, порою беззащитной и трепетной красоты, О глубине знаний литературы и высоте вкуса Николая Раевского-младшего говорит и тот факт, что Пушкин во времена их дружбы именно с ним обсуждал замысел «Бориса Годунова» и впервые чётко в письме к нему сформулировал основную мысль этой трагедии.
Ещё мальчиком Николино (так его звали дома) был вместе с отцом в знаменитом деле под Салтановкой; когда попятились под французской картечью солдаты, вместе с отцом и старшим братом он бросился на противника под боевым знаменем, подхваченным Николаем Раевским-старшим. В тринадцать лет он стал подпоручиком, а в четырнадцать уже ветераном Отечественной войны. Сражавшийся под Смоленском, дошедший с боями до Парижа, он получил назначение в лейб-гвардии гусарский полк, квартировавший в Царском Селе.
Именно там он и познакомился с Пушкиным. И в послелицейские времена дружба с поэтом продолжалась. Именно Николай нашёл Пушкина горящим в лихорадке после купания в Днепре, придя к нему с отцом и от имени отца пригласив друга в путешествие на Северный Кавказ.
Прежде чем уничтожить одну свою поэму, показавшуюся Пушкину неудачной, он послал рукопись Николаю Раевскому-младшему, который, напротив, одобрил её. Раевский Николай-младший выступал даже порою в роли предсказателя судьбы поэтической своего друга, как и младшая сестра его впоследствии, «...вам будет суждено проложить дорогу к национальному театру, — писал он. — Вы вдохнёте жизнь в наш шестистопный стих... Вы окончательно утвердите у нас тот простой и естественный язык, который наша публика ещё плохо понимает... Вы окончательно сведёте поэзию с ходуль». Пушкин посвятил своему другу поэму «Кавказский пленник», блестящее стихотворение «Андре Шенье».
Позднее поэт встретился с Раевским уже на Кавказе, когда под его началом служили некоторые декабристы, там он не расставался со своим другом. Потом пришло время опалы. Позднее он начальствовал Черноморской береговой линией, когда поэт уже погиб. В 1839 году младший Раевский получил генерал-лейтенанта, женился на фрейлине Анне Михайловне Бороздиной, вышел в отставку и жил в селе Воронежской губернии. Сына своего назвал он тоже Николаем и умер, когда тому не исполнилось и четырёх лет».
Олег смолк и долго стоял, глядя с высоты на Москву, которая всё разгоралась и разгоралась огнями своими. Вдали видны были даже красные звёзды вокруг Кремля. Правда, отсюда они казались крошечными.
— Чайку? — спросил я.
— Надо бы чайку выпить, — сказал Олег.
Я согрел чайник, и мы на кухне выпили цейлонского чая, который в Москве для обыкновенного нечиновного и некриминального жителя достать было почти невозможно.
Олег выпил чаю, даже не обратив особого внимания на его тропическое происхождение.
— Ну что же, — сказал он, поднимаясь из-за моего шаткого современного столика на тонких ножках и направляясь в гостиную.
4
— Ну что ж, — сказал он в гостиной, становясь лицом к моему широкому окну, — вернёмся к прошлому. «К средине первого десятилетия прошлого века на Европейском континенте сложилась ситуация, в которой явно просматривалась гегемония Франции. Неуклонно и мощно вздымавшаяся к переходу в состояние империи, эта страна сбросила с себя путы разбалованной лизоблюдной и бездеятельной аристократии, которая пришла к пределу самовырождения. Пришли молодые хамоватые, но хорошо знающие жизнь, по-новому научившиеся зазывать народ туда же, куда его уже не могли зазывать потерявшие волю к власти аристократы. Аристократам поотрубали головы. Потом поотрубали головы друг другу и над всеми вознёсся молодой авантюрист, наделённый недюжинными талантами убийцы, игрока и проходимца, не теряющегося ни при каких обстоятельствах. Это был молодой циник, прорвавшийся к власти над Францией, чужеземец, представитель народности, французов ненавидевшей и потому к ним безжалостной. Он рассматривал французский народ так, как позднейшие авантюристы и циники в России будут относиться к русским, понимая их как людской материал. Такие люди опасны всегда. И генерал-майор в отставке Раевский, неплохо зная историю, имея острое внутреннее сознание ответственности за страну, понимал, что для России грядут тяжёлые времена.
Он видел, что есть лишь три державы, которые могут оказать Наполеону серьёзное сопротивление. Это — Англия, Австрия и Россия. Но Англия от Наполеона отгорожена морем, которое без мощного флота преодолеть невозможно. Более того: совсем недавно у мыса Трафальгар английским адмиралом Горацио Нельсоном были потоплены все морские надежды Наполеона. Во многих отношениях Нельсон походил на Кутузова. Но жил он и действовал совсем в других условиях. Он родился в обществе, где от природы не презирали талантливого человека. Ему не грозила судьба гениального Ушакова, который после своих побед во имя России был назначен Александром Первым на второразрядную должность, как Суворов после побед своих громких отправлен был Павлом Первым в изгнание. Раевский знал, что маршалам Наполеона не было нужды прикидываться при дворе шутами, как это делал Суворов на паркетах императрицы, не было им необходимости низменно лукавствовать при троне, как этому научился некогда блестящий офицер и генерал Кутузов.