Дело генерала Раевского
Шрифт:
— Алексей Прокопьевич, смею вас уверить, что какому-нибудь французишке, по вашему выражению, просто незачем поджигать Москву или Петербург...
— Петербург-то поджечь не дадут, — едко вставил Пологов, почёсывая правой рукой за левым ухом, — Петербург нужен всем, там вся Европа обштопывает свои делишки. А вот Москва... Москва сделалась простою проходною деревней, и она никому не нужна уже.
— Она нужна народу, — строго возразил Раевский, — народ её любит как свою колыбель. Но кое в чём согласен с вами. Я не столько боюсь, что французишка сожжёт Москву, её с успехом подпалит какой-нибудь наш собственный пьяница либо некий вельможный дурак, чтобы посмотреть со стороны, как это выглядит, скажем, с воздушного шару.
— Теперь у всех голова пошла кругом от этих воздушных шаров прелюбезных Монгольфьеров, которые нам предлагают летать на разогретом дыме, — подхватил Пологов, — того и гляди, все захотят оседлать эти шары, как ведьмы метлу. Так мы и вылетим в трубу вместе с ними.
— Чтобы нам не вылететь в трубу, любезный Алексей Прокопьевич, — нам не нужно их бояться. Это — раз. Во-вторых, нужно быть умнее и Монгольфьеров, и Бонапартов, и Робеспьеров... А главное, чтобы по всей нашей империи не было больше ни Булавиных, ни Отрепьевых, ни Пугачёвых. Нужно, чтобы крестьяне наши были сыты, обуты, одеты, чтобы им никто не мешал работать, торговать и плодиться. Чтобы дурак не правил умным, это важнее всего, и не разворовывал всё направо и налево.
— Направо и налево, — подтвердил Пологов, резко весь оживившись.
— Нужно, — продолжал Раевский, — чтобы армия, основа нашей империи, была хорошо одета, обута, сытно кормилась, любила своих командиров, а не бежала от них куда угодно в горы, хоть к чеченцам...
— Хоть к чеченцам, — подтвердил Пологов, — которые их съедят живьём. Кстати, смею вас заверить, многие знающие люди говорят, что это единственный из народов Кавказа, который в случае нужды ест человеческое мясо. Предпочитают, конечно, не своих...
— Насчёт человеческого мяса согласиться с вами не могу, — повёл густыми тонкими бровями Раевский, — трудно мне поверить, чтобы нормальный человек питался человечиной.
— Но они ведь ненормальные, — вспыхнул Пологов, — вы же их видите. У них никаких принципов нет. От них стонет весь Кавказ. Грабят всё, что только можно и у кого угодно.
— Сейчас разговор не о чеченцах, — отмахнулся Раевский сомкнутой ладонью левой руки, бросив её по воздуху, — я говорю о том, что мы сами должны думать о себе, чтобы нам самим не дойти до человеческого мяса. Нам нужна великолепно обмундированная, прекрасно вооружённая, сытая армия из свободных людей, а не из крепостных, с детства забитых, на всякого запуганно и воровато оглядывающихся, а под сердцем пестующих нового Стеньку Разина. Нам нужны не просто кое-как знающие французский язык офицеры, а люди на высоком уровне развития, знающие всё, что должен делать воин, без подсказок. А что у нас вор на воре, болтун на болтуне, разиня на разине...
— Разиня на разине, — подхватил Пологов.
— Нам ныне только с турками и воевать. А то, что я вижу здесь, и с турками воевать не позволяет. А мы ведь громили и Фридриха Великого...
— И Фридриха Великого, — согласился охотно Пологов, — да ещё, скажу я вам, как его громили. Всюду...
— Я знаю, как его громили, — остановил Раевский готовую сорваться с губ собеседника тираду. — Совершенно очевидно, что вообще всегда, а здесь особенно важно, на походе, на лагере всякий куст, всякая яма должны быть осматриваемы. Персияне да местные, те, кого мы вроде бы пришли защищать, пользуются всем; заляжет с кинжалом, и поодиночке хватают или убивают людей. Ни на шаг от лагеря без драгуна, без ружья или вооружённого прикрытия. Далее, когда откомандирован, неослабно всегда будь готов к бою, обеспечивай себя всегда впереди двумя головорезами в некотором расстоянии, дай им несколько людей в подкрепление, всегда таковой же арьергард, а где можно — крыльщики.
— А что в нашей армии! — развёл руками Пологов, к чему-то прислушиваясь, происходящему вне палатки.
— Далее, — продолжал Раевский, не обращая внимания на эту напряжённую позу Пологова. — В кавалерийских делах никогда нельзя сражаться в одну линию. Малый резерв при неудаче атаки даёт способ справиться, устроиться. Когда же случилось быть окружённу превосходной кавалериею, по частям атаковать вправо, влево, имея половину всегда в резерве: она обеспечит тыл и фланги.
— Это, Николай Николаевич, вы целую науку развиваете, — заметил Пологов, давно уже стоя на месте и внимательно слушая.
— Эту науку из боевого опыта в каждой местности, в каждом условии, исходя из общих принципов, — ответил Раевский назидательно, — должен вывести для себя каждый разумный командир, каждый, у кого есть голова на плечах. Всегда имей сильный резерв, как для нанесения решительного удара, так и своего сохранения. Преследуй меньшей половиной, другая в устройстве на рысях, переменять первых, тогда первые устраиваются и следуют на рысях. Буде сражаешься пеший, в резервах и на марше — всё так же. Что касается чисто местных обстоятельств: избегай перестрелок ружейных. Азиатцы лучше вооружены и лучше нас стреляют.
— Как лучше? — вскинул голову Пологов.
— Лучше, — успокоил этот его порыв Раевский поднятой вперёд ладонью, — неприятеля всегда нужно ценить в его цену, иначе гибель.
— Я патриот, — сказал гордо Пологов.
— Я не меньший патриот, чем вы, — той же вскинутой рукой удержал его Раевский, — когда неприятеля считаешь дураком или невеждой, сам делаешься гораздо хуже его. В дефилеях [1] частью обходи их фланги. Буде нельзя, то бери дефилеи грудью, но никогда не бери всею силою, а сильным резервом. Запомни, Румянцев туркам всегда значительно в числе уступал и немцам так же, но резерв у него был всегда.
1
Дефилея — теснина, ущелье, узина, горный проход. (Примеч. В. Даля).
— Но это Румянцев! — воскликнул Пологов.
— Ты должен быть лучше Румянцева, потому что знаешь и то, что он знал, и то, до чего он дойти не мог. Помни, что нужно быть всегда терпеливу, тверду, неторопливу, а уж если всё обдумал, исполняй решительно. И презирай опасность, не подвергай себя оной из щегольства. А если ты командир полка, ты должен владеть своею частью в боевом порядке настолько, чтобы фронт был везде и чтобы никакия турнировки [2] неприятеля не могли предотвратить обдуманной решимости броситься на него пылко, завершив победу лихою атакою «грудью».
2
Турнировки — здесь: вылазки, устрашающие манёвры.
— У вас, Николай Николаевич, целая наука складывается, как обходиться командиру с неприятелем, — горячо подался вперёд Пологов и вдруг замер.
Где-то в стороне от лагеря раздался выстрел, потом другой. Потом послышался конский топот. И всё стихло.
— Вот вам, — показал рукою в сторону топота и выстрелов Раевский, — всякая наука имеет силу и смысл только тогда, когда она от жизни. От опыта если наука взята и не пренебрегает опытом поколений, в ней великая сила. А иначе... иначе, — Раевский указал рукою в сторону стихшего конского топота, — вот вам вопрос. Для чего мы сюда пришли? Я не подвергаю сомнению смысл внимания России к южным границам. Но зачем нам эти полуразбойники, не имеющие высокого смысла государственности племена? Они просто как воевали, так и воюют тысячу лет...