Дело, которому служишь
Шрифт:
За лесом все громче раздавалась канонада. У самолетов, растыканных по опушке, суетились техники. Каждый норовил поскорее заполучить бензозаправщик, но с подвеской бомб никто не торопился: на этот раз их нужно было просто транспортировать на новый аэродром.
В конце летного поля, у выезда на шоссе, поднимался невысокий бугор с обрывистым краем. Из желтой глины торчали сухие корни низеньких сосен, свисавших над ним.
Пашкин сидел на обрыве и смотрел на шоссе. Внизу короткими шажками похаживал маленький Гоглидзе, техник Пасхина. Выгоревшая, засаленная
Изредка Гоглидзе останавливался, задирал голову и спрашивал:
– Не видишь, дорогой?
Пашкин, с досадой затаптывая очередную самокрутку, отвечал:
– Не видать.
И опять вытаскивал кисет.
Они поделили между собой обязанности: Пашкин следил за дорогой, Гоглидзе осматривал небо.
На востоке порозовело. День обещал быть ясным, прохладным. Было бы очень тихо в природе, если б не гудело на западе, будто там, ворочая огромные жернова, работали неутомимые машины. Воздух часто вздрагивал.
– Кажется, нас инженер-капитан зовет, - оказал Гоглидзе.
Около самолетов стоял Воронин и махал рукой.
– А зачем мы ему, безлошадные?
– ответил Пашкин.
– А я пойду.
Гоглидзе застегнул куртку на все пуговицы, спрятал подбородок в воротник. Воротник был из черного меха, и со спины казался продолжением густой шевелюры техника.
Пашкин присел на плоский холодный камень. По шоссе шли машины - и в сторону фронта и в обратную, но ни одна не поворачивала на проселок к аэродрому.
"Не может быть, чтоб сбили, - размышлял техник.
– На Халхин-Голе сто восемнадцать пробоин, шесть дырок только в кабине было, а у него ни царапины. Тут считать некогда... И не в пробоинах дело, - что я глупистикой занимаюсь, воевать умеет Семеныч, а смелого пуля боится."
Он тоскливо поглядывал на дорогу. Прошла грузовая машина, в кузове сидело несколько человек с белыми пятнами бинтов. Везли легко раненных. Нет, и эта не завернула...
"А может, подбитый, сел на той стороне? Может, пробирается сейчас лесом к фронту? Так все равно прийти должны. Хоть через неделю, а придут."
– Егорыч!
– кричал Гоглидзе, возвращаясь бегом после разговора с Ворониным, - Егорыч, нехорошо!..
Пашкин вскочил с камня, швырнул самокрутку.
– Что такое?
Гоглидзе подбежал к самому обрыву и, тяжело дыша от бега и волнения, рассказал: капитан Бердяев связался с пехотной частью, и ему сообщили, что на одном участке видели, как с той стороны летел горящий самолет и упал в лесу.
– А другой?
– Другого не было.
– Не может этого быть, - сказал Пашкин и вдруг, кубарем окатившись с обрыва, дико закричал: - Командиир!
На обочине шоссе остановилась полуторка. Из кузова выпрыгнули на землю Факин и Васюк с парашютами в руках. Полбин вышел из кабины. Он что-то сказал шоферу, пожал ему руку, и машина отошла, не заезжая на аэродром.
– Командир
– тем же высоким голосом крикнул еще раз Пашкин. Он побежал со всех ног навстречу, в карманах его замасленного комбинезона громко звякали плоскогубцы, отвертки, гайки.
Полбин увидел его издали и тоже ускорил шаг.
– Заждался, Егорыч?
– сказал он, открывая в улыбке зубы, казавшиеся очень белыми на закопченном, грязном лице.
– Еще повоюем!
– он крепко пожал руку Пашкину, обнял его за плечи.
– Что тут у нас?
Забыв на радостях правила субординации, техник называл Полбина то майором, то Иваном Семенычем и на ходу стал рассказывать, что вот аэродром эвакуируется, - фашисты нажимают...
– А где же Саша Пасхин?
– спохватился он. Полбин уже увидел печально стоявшего над обрывом Гоглидзе и нахмурился, сжал челюсти.
– Сейчас все расскажу, - ответил он, ускоряя шаг.
– Соберем личный состав.
Через десять минут он сидел в землянке и вместе с Ларичевым и Бердяевым разглядывал карту боевой обстановки на переднем крае. Магистраль Москва-Ленинград была перерезана.
– Да, если бы не эта дрезина, - сказал Полбин, - мы еще неделю не встретились бы. Начальник штаба!
– Слушаю вас!
– вскочил Бердяев.
– Связь с дивизией еще есть?
– Есть.
– Какая?
– Есть и проволочная.
– Скажите, чтоб соединили.
Связавшись по телефону с дивизией, Полбин договорился о некоторых изменениях в плане эвакуации самолетов. Было условлено, что полк сделает один боевой вылет, вернется для пополнения бомбового запаса сюда же, на старый аэродром, и после второго удара по танкам противника самолеты полетят на новую "точку".
– Ты понимаешь, - загораясь, сказал Полбин Ларичеву, - двойной выигрыш: и фашистам не поздоровится и отсюда меньше бомб увозить надо будет. Алехину легче, он все жалуется, что транспорта нехватает...
Но этот план чуть было не сорвался. Оказалось, что под самолетами оставлен только один боекомплект, все бомбы со склада уже погружены на машины, которые вот-вот уйдут.
– Разгрузить!
– отрезал Полбин.
– Воронин, вы мне за это отвечаете.
Воронин опять побежал ссориться с Алехиным. Но на этот раз обошлось без ссоры. Командир БАО охотно согласился оставить часть бомб: освободившиеся машины он мог загрузить дровами, которые неизвестно еще будут ли на новом месте.
Полбин и Ларичев подошли к выстроившимся вдоль желтых берез летчикам. Все были в шлемах, меховых комбинезонах, с парашютами, обвисшими на лямках.
Во второй шеренге, выглядывая из-за плеч своих командиров, стояли техники.
– Полк, смирно!
– высоким, неожиданно крепким голосом скомандовал Бердяев.
– Равнение на середину!
Он подбежал к Полбину, пристукнул каблуками и доложил, что полк скоростных бомбардировщиков в таком-то количестве экипажей выстроен по его приказанию. Отсутствует экипаж старшего лейтенанта Пасхина, не вернувшийся с боевого задания.