Дело лис-оборотней
Шрифт:
– Что за последствия? – с несколько высокомерным недоумением спросил Кипятков. – Я все проверял самым тщательным образом! Да и потом…
– Есть такая вещь – карма, – сказал Баг, подойдя к койке Кипяткова вплотную; Кипяткову пришлось задрать голову, чтобы смотреть ему в лицо. – Может, слышали?
– А с другой стороны, – вступил Богдан, – в Ордуси живет довольно много людей, которые являются потомками тех, кому когда-то, давным-давно, достичь славы или благосостояния бескорыстно и старательно помогли именно те самые лисы, коих вы сейчас с таким отвращением назвали тварями. Кто-то из этих потомков ведает о том, кто-то
– Боже… – пробормотал в полной растерянности Кипятков; он начал понимать.
– Междусобойные сведения! – издевательски отчеканил рассвирепевший Баг. – Секрет производителя! Золотое дно! Одни на весь мир!! Вашими заботами за последние полтора года в Ордуси умерло двенадцать детей!
– Что? – едва слышно просипел Кипятков.
– Двенадцать новорожденных детей! Двенадцать! Воздаяние!!
Кипятков сгорбился и спрятал лицо в ладонях. Плечи его несколько раз крупно вздрогнули.
И вдруг Баг понял, что больше говорить нечего. И предъявить, с точки зрения формального права, Кипяткову действительно, в общем-то, нечего. Во всяком случае, соизмеримого с последствиями его деяний.
Разговор вдруг окончился.
«Не бил тех, что сидят на земле…» – как пульс, билось в голове Богдана.
Отец Киприан вновь прервал хождение.
– Что ж… – проговорил он. – Кажется, все. Вы узнали то, что вам, драгоценные человекоохранители, было потребно… Сей узнал то, что ему давно надлежало знать. А дальше – Господь рассудит. Буду молиться, вопрошать и думать. Светским властям тут, я мыслю, и впрямь не с руки…
Ни Баг, ни Богдан даже не попытались возразить. Переглянулись. Богдан неловко поднялся с подоконника, и ечи пошли к двери.
Но уже на пороге Богдан не утерпел, осененный новой мыслью.
– Послушайте, подданный Кипятков, – проговорил он, обернувшись. Лекарственник так и сидел, сгорбившись и спрятав лицо в ладони. – Послушайте. Я не понимаю. Вы сами сказали, что были уверены: раньше или позже вас вычислят. Вы же умный человек… И тем не менее раз за разом продолжали ездить сюда сами. Неужели не могли перепоручить кому-то? Я знаю, у вас есть… э… чрезвычайно близкий и преданный друг. Хотя бы с ним через раз… Это же вдвое продлило бы вероятный срок, в течение коего вы могли рассчитывать оставаться незамеченными. Не так ли?
Кипятков отнял ладони от лица и поднял на Богдана взгляд. Лицо было белым, а взгляд – безжизненным.
– Вы и это про меня уже успели выяснить… – проговорил он. – Да, у меня есть очень близкий и очень преданный друг. Вы женаты? – вдруг спросил он Богдана.
Тот растерялся:
– Да…
– Странно. Не завидую вашей жене. – Бледные губы Кипяткова на миг растянулись в слабой улыбке. – Вы послали бы ее вместо себя на трудное, неприятное и опасное дело?
Мгновение Богдан осознавал. Потом кровь бросилась ему в лицо.
– Простите, – тихо сказал минфа. – Я не подумал.
Баг мягко тронул его за локоть.
– Идем, еч…
Они ушли, и Кипятков остался в покое наедине с отцом Киприаном. О чем они говорили – никто никогда не узнал.
15-й день девятого месяца, пятница,
вторая половина дня.
Проводив друга до его пустыньки, дабы тот после всех передряг и треволнений последних суток отдохнул там в уединении, Баг, раз уж судьба направила его в святые места, решил поклониться Соловецким святыням и пешим ходом двинулся на северо-запад, к Тибету и пагоде Чанцзяосы. Не мог он не посетить храма.
Обещал вернуться к вечеру: попрощаться. Сегодня же последним рейсовым сампаном ланчжун собирался возвращаться в Кемь и далее – к месту службы.
Оставшись в одинокой тиши, минфа с наслаждением улегся в гроб и смежил веки. Снаружи царила тишина; ветер, бушевавший над островами в последние дни, утих, и темные тучи повисли неподвижно, встав, ровно вкопанные в небо.
Уже в полусне Богдан вдруг вспомнил об амулете. Он уважительно взял амулет у тангута, понимая, что тот предложил свой дар от чистого сердца, и даже, чтобы не обижать честного Вэймина, повесил, как и следовало, на шею – хоть и не верил в подобные народные средства. Кожаный мешочек невесомо и удобно располагался сейчас в ложбинке на груди минфа и совсем не мешал.
«Он сказал, – Богдан принялся восстанавливать в памяти слова тангута, – что амулет охранит от недуга, но что имелось в виду? Увеличит силы? Но я ничего не чувствую. Не допустит до потери сил? Но каким образом?»
Потом ему пришло в голову, что это противулисий амулет.
Тангуты, большие доки в общении с оборотнями, могли придумать и такое.
«Не хочу ничего делать против них, – понял Богдан. – Некрасиво… Будь что будет. – Он чуть улыбнулся сам себе. – Если она захочет прийти – пусть приходит. Повидаемся…»
Он снял амулет и, приподнявшись во гробе, кинул его в дальний угол. Снова лег, сложил руки. В голове его сладко зашумело.
Он проснулся от запаха ее духов.
Открыл глаза.
В пустыньке было уж почти темно, и он едва смог различить тоненький, будто мерцающий во мраке, женский силуэт. Жанна стояла на коленях возле его ложа и в ожидании с улыбкой вглядывалась ему в лицо.
– Ты… – тихо сказал Богдан и тоже улыбнулся. Он понял: он ждал ее. – Вот и ты.
– Спасибо тебе за… доверие, – так же тихо ответила она. – Пока на тебе был амулет, я не могла войти. Не бойся, я не причиню тебе никакого вреда. Я пришла поблагодарить тебя… и через тебя – твоего друга за то, что вы сделали для мамы и для нас. – Легким, пролетающим движением ладони она поправила сбившуюся на лоб прядку светлых волос. – И попрощаться.
– Попрощаться? Почему?
– Я соблазнила тебя в святом месте, во время покаяния и, наверное, буду наказана. У нас не было иного выхода, но… все равно это плохой поступок. Я понимаю… К тудишэню прибыл с приказом от Небесного Владыки Святой Савватий, и тудишэнь велел мне собираться. Нынче ночью меня призывают держать ответ.
– Господи, Жанна…
– Нет-нет, не говори ничего. Все правильно.
Феоктистова щель, подумал Богдан. Вся наша жизнь – Феоктистова щель. Делаешь то, что должен, то, что нужно, – но это всегда имеет теневые стороны и следствия, никогда не бывает иначе… и за отброшенные твоими поступками тени всегда грядет расплата.