Дело лис-оборотней
Шрифт:
Чуткий нос Бага уже на подходе уловил могучие алкогольные пары, исходящие от спящего. Тот был пьян, как самый последний житель Разудалого Поселка.
«Этим займемся потом, а сейчас…» – забегали лихорадочные мысли, и тут Баг осознал, что лицо безмятежно пребывающего в несообразном отдохновении человека, одетого в, мягко говоря, великоватый ему халат, лицо, сладко запрокинутое и несколько преображенное неотмирным состоянием, представляется ему тем не менее весьма знакомым. Он покосился на тангута, как-то смущенно топтавшегося подле сапог лежащего, – тот посмотрел виновато. «Что? – бешено крикнул Баг, – что?!» Вэймин Кэ-ци хотел было ответить, но ланчжун остановил его жестом: он уже вспомнил краткий и странный лекосмотр в привокзальной харчевне «Пустынник
Лежащий перед ними худой преждерожденный и был хваленый лекарь Большков.
Гнев застлал глаза. Баг, почти утеряв контроль над собой, собрался пнуть ногой в бок нерадивого лекаря: беспечный пьяница, валяющийся в кустах вместо того, чтобы врачевать недуги, мерзкий скорпион, да я тебе сейчас собственноручно закачу таких огромных прутняков – вот кусты какие рядом, мигом наломаю потолще и посучковатей! ты в жизни больше не сядешь! Но тут тангут мягко тронул его за рукав. «Это бывает, – сказал он, – надо отнести его к жене. Она умеет разбудить». – «Да толку от него, от такого!» – горячился Баг. «Лекарь Большков может врачевать в любом состоянии, – уважительно поведал крепкий, ровно кремень, Вэймин. – Надо только разбудить».
Делать нечего, и они продолжили путь уже с двумя телами на руках – правда, лекарь Большков, когда Баг перебрасывал его через плечо, не приходя в себя, разразился грозным призывом: «А вот кто со мной биться?!», но тут же затих, возобновил радостное сопение и лишь умильно заулыбался во сне.
Хутор Большкова выплыл из леса буквально через пять минут, являя взорам налаженное хозяйство загородного жилища: в обширном огороде рядами стояли парники, в одном, высоком, издалека через пленку угадывался обильно плодоносящий банан; рядом с крыльцом деловито топтались с кудахтаньем многочисленные куры; из крашенной зеленым будки при виде пришельцев вылезла, волоча за собой длинную цепочку, мелкая, вполне мирная псинка и без особой охоты обложила их невнятной собачьей руганью. Впрочем, при этом она приветливо и даже радостно рубила воздух хвостом. Отлаяв положенное, собачка подсеменила к Багу и стала обнюхивать свисающего с его плеча хозяина.
На стук в дверь из избы явилась молодая темноликая женщина («Лизавета, жена», – шепнул тангут) в просторном темном халате и рогатой кике: концы платка воинственно торчали вверх и вперед. Увидев самозабвенно посапывавшего Большкова, она укоризненно поджала узкие губы, а потом уронила грозно: «Почто принесли? Несите, где взяли!» Поклонившись, тангут объяснил ей причину их столь внезапного прихода, и, едва глянув на бледное лицо Богдана – его опустили на лавочку у избы, и Баг присел рядом, держа друга за руку, – Лизавета покачала головой, тяжело вздохнула, буркнула: «Ждите», – и скрылась в избе.
На свет были извлечены воронка и глиняный кувшин, в коем плескалась некая жидкость без запаха. Борис, следуя немногословным указаниям темноликой хозяйки, уложил пьяного лекаря на траву, вставил ему в рот воронку и через нее принялся заливать в организм Большкова содержимое кувшина. «Держите», – буркнула Лизавета Багу, и тот сел лекарю на ноги. Отставив опустошенный кувшин, Борис прижал к земле руки Михаилы.
Результат не заставил себя ждать особенно долго: с минуту Большков лежал спокойно, а потом ужасно задергался, пытаясь освободиться; простор давно склонившегося к вечеру дня прорезал громкий полупридушенный вопль. Куры в ужасе шарахнулись прочь и где-то за домом по ошибке заорал петух.
Дав мужу всласть и от души подергаться, Лизавета скомандовала: «Отпускайте!» Освобожденный лекарь вскочил на четвереньки и довольно живо совершил по лужайке перед домом почти правильный круг. При этом он неразборчиво мычал и как заведенный тряс головой; большое удовольствие, несомненно, от этого получала собачка, которая, звеня цепочкой, с радостным лаем следовала за Большковым по пятам.
Замкнув круг, Михаиле мученически выгнулся и его обильно стошнило на грядки с поздней капустой. Тут же к нему подскочила Лизавета: завладев ушами мужа, она принялась бешено растирать их,
Баг чувствовал себя посетителем психоисправительной лечебницы; похоже, сходное ощущение настигло и Арсения. Один Борис понимающе улыбался, глядя на происходящее.
И точно: предпринятые темноликой Лизаветой меры оказали поразительное действие: лекарь внезапно восстал на ноги и с бормотанием «да, да, да» нетвердыми шагами подошел к бочке с водой и окунулся туда по пояс. После чего, истекая водой, протер красные глаза и сказал виновато: «Прости, Лизонька, голубушка, опять с калганчиком переусердствовал. Где хворый?» Лизавета гневно покачала рогами платка и указала на распростертого на лавке бесчувственного Богдана.
Лекарь уже вполне твердо направился к болящему, но, не доходя до него какого-то шага, внезапно остановился, прикрыл глаза рукой и возвестил испуганно: «О! Силен злой дух! Силен!» – после чего ринулся к минфа и стал подвергать его тем процедурам, которые уже были знакомы Багу по харчевне «Пустынник Онуфрий», то есть прощупал пульсы, где только мог, оттянул веко и долго рассматривал зрачки, а потом стал мять сановника в разных местах. Баг смотрел на лекаря с невольным восхищением; на глазах у честного человекоохранителя ордусская духовность вновь победила все препоны, вотще поставленные косной материей. Воистину, хотеть – значит мочь! Некоторое время воскресший Большков делал пассы руками в нескольких цунях [59] от тела Богдана; он то и дело надолго замирал над какой-то известной ему одному точкой и принимался за следующую. Потом обернулся к Багу, узнал его, приветливо поклонился и, перемежая слова уместными цитатами из Священного Писания, поведал, что сановник страдает крайним истощением жизненной энергии, вызванной внешними причинами; говоря проще, кто-то забрал часть его светлых мужских сил, нарушив тем самым гармонию Инь и Ян; это очень похоже, пространно принялся уточнять Большков, кивая самому себе, на лисье омрачение. «Вы поймите, – сказал Большков, – лиса-оборотень, вступив в сношения с мужчиной, высасывает его светлую силу независимо от того, хочет она того или нет, ибо такова ее природа. Все, что от нее зависит, – это либо, коль она злобствует, уморить мужика вконец, либо, коль она совсем даже не против, дать ему время очухаться…» Тут из избы появилась Лизавета и, придерживая дверь, распорядилась: «Заносите!» – «А! – улыбнулся Большков. – Добрая жена – счастливая доля, она дается в удел боящимся Господа!..»
59
Мера длины. Современный китайский цунь равен 3, 3 см.
…Но все это Баг расскажет Богдану потом, позже, а сейчас он смотрел на сановника с легкой улыбкой, в которой читалось облегчение, держал его голову и помогал пить отвар из трав.
– Что Виссарион? – слабым голосом спросил Богдан, когда с питьем было покончено и он откинулся на пуховую подушку. – Где он?
– Позвольте… – услышал он хриплый голос Вэймина Кэ-ци. Тангут тоже, как оказалось, был рядом: сидел на табуретке у стены. – Позвольте нам самим. Это наш мальчик. Плохой, но – наш. Вот нас двое да он – больше не осталось Вэйминов. – Тангут кашлянул. – Наша почтенная тетушка удостоилась стать небесной лисой. Теперь он уж не сможет противиться справедливости. Он раскается. Мы верим.
– Правда, еч, – проверяя иглы, вколотые в предплечья друга, молвил Баг, – пусть они сами с ним разбираются. Семья – дело святое. У них такое горе, – он вспомнил Стасю и тяжко вздохнул, – траур…
– Быть по сему, – вспомнив отца Киприана, согласно прикрыл веки минфа. – Быть по сему.
Вэймин Кэ-ци поднялся с табурета и отвесил Богдану низкий поклон, потом еще один, и еще.
– Что вы, не надо… – зашевелился смущенный Богдан.
Тангут приблизился и осторожно положил сановнику на грудь кожаный мешочек на тонком ремешке.