Дело Ливенворта (сборник)
Шрифт:
– Мисс Мэри Ливенворт, – шепнул у меня за плечом вездесущий голос.
Ах! Мэри Ливенворт! Какое облегчение принесло это имя. Значит, это прекрасное создание не было Элеонорой, которая могла зарядить пистолет, прицелиться и выстрелить из него. Повернув голову, я посмотрел в направлении, куда показывала ее поднятая рука, застывшая оттого, что ее остановили прямо во время произнесения важного, грозного откровения, и увидел… Нет, здесь мой дар описания бессилен. Портрет Элеоноры Ливенворт должен быть начертан иной рукой, не моей. Я мог бы часами живописать утонченное изящество, великолепие бледных черт, идеальность фигуры и сложения Мэри Ливенворт, которые кажутся чудом каждому, кто имеет счастье ее лицезреть, но Элеонора… С таким же успехом я мог бы писать портрет биения собственного сердца.
Притягательное, грозное, величественное, трогательное лицо ослепило меня, и лунная
Когда мой взгляд впервые упал на нее, она стояла лицом к сестре, одна рука ее покоилась на груди, вторая воинственно упиралась в небольшой стол. Однако еще до того, как внезапная острая боль, пронзившая меня при виде такой красоты, успокоилась, она повернула голову, и ее взгляд встретился с моим; лик ее преобразился, весь ужас положения выплеснулся на него, и вместо величественной женщины, готовой выслушать и разбить любые ложные обвинения, я увидел – увы! – дрожащее, тяжело дышащее человеческое существо, осознающее, что над нею уже занесен карающий меч, и не знающее, что сказать в свое оправдание.
То было преображение, достойное жалости. Тягостное откровение! Я отвернулся от нее, словно она уже созналась во всем. Но тут ее сестра, которую вид происшедшей с нею перемены, похоже, привел в себя, шагнула к нам и протянула руку со словами:
– Мистер Рэймонд? Очень любезно с вашей стороны, сэр, что вы зашли к нам. А вы? – Она повернулась к мистеру Грайсу. – Вы пришли сказать, что нас ждут внизу, не так ли?
Это был тот самый голос, который я слышал через дверь, только теперь ему был придан милый, душевный, даже почти ласковый тон.
Я бросил быстрый взгляд на мистера Грайса, чтобы проверить, какое впечатление это на него произвело. Явно сильное, ибо поклон, которым он приветствовал ее слова, был ниже обычного, а улыбка, которой он ответил на ее искренний вид, – одновременно уничижительной и обнадеживающей. Взгляд этот не коснулся ее сестры, хотя она всматривалась в его лицо с немым вопросом в глазах, более мучительным, чем любой крик. Зная мистера Грайса, я почувствовал, что не могло быть знамения более страшного и значительного, чем откровенное пренебрежение той, которая, казалось, наполнила комнату своим страхом. И, проникнувшись жалостью, я забыл, что Мэри Ливенворт что-то сказала, даже забыл о самом ее присутствии. Я отвернулся и сделал шаг в сторону ее сестры, когда меня остановила рука мистера Грайса, опустившаяся мне на плечо.
– Мисс Ливенворт говорит, – сказал он.
Одернутый таким образом, я повернулся спиной к тому, что так сильно меня интересовало, выдавив из себя некое подобие ответа, протянул стоявшему передо мною прекрасному созданию руку и повел ее к двери.
Мгновенно бледное, горделивое лицо Мэри Ливенворт смягчилось почти до улыбки – и здесь позвольте мне заметить, что в мире не было и нет другой такой женщины, которая могла бы улыбаться и не улыбаться так, как Мэри Ливенворт. Заглядывая мне в лицо с открытой, милой приязнью в глазах, она негромко промолвила:
– Вы очень добры. Я чувствую, что мне нужна поддержка, но повод такой ужасный, и моя сестра… – Тут в ее глазах промелькнула тревога. – Какая-то странная сегодня.
«Гм… – подумал я. – И где же величественная, негодующая пифия с грозным и неописуемо яростным взглядом, которую я увидел, когда вошел в комнату? Возможно ли, что она так быстро переменила настроение, чтобы отвлечь нас от наших предположений? Возможно ли, что она обманывается настолько, чтобы полагать, будто мы не придали значения тяжким обвинениям, услышанным в минуту столь важную?»
Но Элеонора Ливенворт, державшая под руку сыщика, вскоре привлекла все мое внимание. К этому времени к ней уже вернулось самообладание, однако в меньшей степени, чем к сестре. Шла она неровной походкой, и пальцы, лежавшие на руке мистера Грайса, дрожали как осиновый лист. «Господи Боже, лучше бы я никогда не переступал порог этого дома», – шепнул я себе под нос. И все же за миг до того, как это замечание было произнесено, я почувствовал некий тайный бунт против этой мысли; чувство, скажем так, радости оттого, что мне, а не кому-то другому выпало вторгнуться в их уединение, услышать то важное замечание и, призн'aюсь, проследовать за мистером Грайсом и дрожащей, покачивающейся фигурой Элеоноры Ливенворт вниз. Не то чтобы в душе я как-то мягче стал относиться к вине. Мир не знал еще преступления более злодейского: месть, себялюбие, ненависть, алчность еще никогда не выглядели более омерзительно, и все же… Но к чему принимать во внимание чувства, которые я испытывал тогда? Они не представляют интереса, к тому же кому под силу познать глубины собственной души или же распутать для других узел, в который переплетены тайные нити отвращения и влечения, которые всегда были и являются загадкой для себя самого? Довольно. Поддерживая женщину, близкую к обмороку, но думая только о другой, я спустился по лестнице дома Ливенворта и вновь явился пред страшным судилищем инквизиторов, дожидавшихся нас столь нетерпеливо.
Я переступил порог и увидел напряженные лица тех, кого покинул совсем недавно. И мне показалось, что за это время сменились эпохи, – так много может прочувствовать человеческая душа за несколько роковых мгновений.
Глава 7
Мэри Ливенворт
Спасибо, что сменили [7] .
Вы когда-нибудь замечали, как солнечный свет неожиданно падает на землю из-за тяжелых, темных туч? Если замечали, то вам будет понятно, какое впечатление на собравшихся в комнате произвело появление этих двух леди. Тот, кто обладает подобной красотой, заметной в любом месте и при любых обстоятельствах, – во всяком случае, это можно сказать о Мэри, если не о ее менее яркой, но ни в коем случае не менее интересной сестре, – при любом появлении в обществе неизменно приковывает к себе всеобщее внимание. Однако если появлению этому предшествовала страшнейшая из трагедий, то чего можно было ожидать от собрания описанных мною людей, кроме всепоглощающего изумления и недоверчивого восхищения? Вероятно, ничего, и все же, когда первый удивленный и удовлетворенный шепот прокатился по комнате, меня охватило чувство отвращения.
7
Перевод Б. Пастернака.
Поспешив усадить свою задрожавшую спутницу в укромное место, я оглянулся на ее сестру. Однако Элеонора Ливенворт, казавшаяся такой слабой и подавленной во время разговора наверху, теперь не выказывала ни смущения, ни неуверенности. Зайдя в комнату под руку с сыщиком, чей вид, перед лицом присяжных неожиданно сделавшийся очень уверенным, отнюдь нельзя было назвать обнадеживающим, она на миг замерла, рассматривая спокойным взглядом открывшуюся ей картину. Затем, поклонившись коронеру с грацией и снисходительностью, которые мгновенно низвели его до положения незваного гостя в этой обители красоты и изящества, мисс Элеонора заняла свое место, поспешно освобожденное ее собственными слугами, непринужденно и с достоинством, скорее напоминавшим победы в гостиной, нежели приличествующим той сцене, в которой мы оказались. Это была умелая игра, разумеется, но она сделала свое дело. Шепот тут же прекратился, бесцеремонные взгляды опустились, и на лицах всех присутствующих появилось подобие некоего вынужденного уважения. Даже я, все еще пребывая под впечатлением ее совсем иного поведения в комнате наверху, ощутил облегчение и буквально вздрогнул от неожиданности, когда, повернувшись к сидевшей рядом со мною леди, увидел, что взор ее устремлен на сестру и в глубине ее глаз горит немой вопрос, что отнюдь не успокаивало. Испугавшись воздействия, которое этот взор мог иметь на окружавших нас людей, я быстро сжал ее руку, которая безвольно свисала с края стула, и уже был готов просить ее быть осторожнее, когда ее имя, медленно и требовательно произнесенное коронером, вырвало Мэри Ливенворт из задумчивости. Поспешно оторвав взгляд от сестры, она повернулась к присяжным, и я заметил в ее глазах мерцание, которое снова заставило меня подумать о пифии. Но оно погасло, и она с очень скромным выражением по требованию коронера начала отвечать на его вопросы.
Но как передать волнение, охватившее меня в ту минуту? Какой бы тихой Мэри Ливенворт ни была, я знал, что она способна на сильнейшую ярость. Собиралась ли она повторить здесь свои подозрения? Она не только не доверяла сестре, но и ненавидела ее? Осмелится ли она здесь, перед лицом собравшихся и всего мира, заявить то же самое, что утверждала в уединении своей комнаты, с глазу на глаз с той, к кому это утверждение имело отношение? Хотела ли она этого? Ее внешность ничем не выдавала ее намерений, и я, не зная, что и думать, снова посмотрел на мисс Элеонору. Но она в страхе и недобрых предчувствиях, которые я вполне мог понять, сжалась, как только ее сестра собралась говорить, и теперь сидела, закрывая лицо почти мертвенно бледными руками.