Дело Ливенворта (сборник)
Шрифт:
– Сэр, я надеюсь, что всегда думаю, прежде чем говорить, особенно в такое время, – искренне ответила она.
Маленький присяжный подался назад, и я уже было подумал, что на этом ее допрос закончится, как вдруг его грузный коллега с часовой цепочкой, перехватив взгляд юной леди, осведомился:
– Мисс Ливенворт, ваш дядя оставил завещание?
Мгновенно все, кто был в комнате, встрепенулись, и даже она не смогла сдержать легкий румянец уязвленной гордости. Однако ответ был произнесен твердо, без какой-либо обиды.
– Да, сэр, – просто сказала она.
– Одно или больше?
– Я слышала
– Вы знакомы с содержанием этого завещания?
– Да. Дядя не делал тайны из своих намерений.
Присяжный поднял пенсне и посмотрел на мисс Мэри. Ее изящество его совершенно не трогало, как, впрочем, ее красота или грация.
– В таком случае, возможно, вы скажете, кому его смерть выгоднее всего?
Грубость подобного вопроса была слишком явной, чтобы остаться незамеченной. Каждый присутствующий, включая меня, неодобрительно нахмурился. Но Мэри Ливенворт расправила плечи, подняла голову, посмотрела собеседнику прямо в глаза и сдержанно произнесла:
– Я знаю, кто больше всего потеряет от этой смерти. Беззащитные дети, которых он пригрел на груди в самую трудную минуту; юные девы, которых он окружил любовью и заботой, когда любовь и забота были именно тем, чего требовала незрелость; женщины, которые обращались к нему за советом, когда детство и юность остались в прошлом, – для них, сэр, его смерть стала потерей, в сравнении с которой любые другие потери, которые могут в будущем выпасть на их долю, покажутся мелкими и неважными.
То был возвышенный ответ на этот оскорбительный намек, и присяжный пристыженно промолчал, но тут один из его коллег, который до сих пор не проронил ни слова и выглядел не только серьезнее, но и внушительнее остальных, подался вперед и произнес строгим голосом:
– Мисс Ливенворт, человеческий разум не может не делать тех или иных выводов. Вы когда-нибудь, осознанно или беспричинно, подозревали кого-нибудь в убийстве своего дяди?
То был жуткий миг. Для меня и еще для одного человека, не сомневаюсь, это был не только жуткий, но и мучительный миг. Изменит ли ей мужество? Останется ли ее желание оградить сестру таким же твердым перед лицом долга и необходимостью излагать правду? Я не смел надеяться на это.
Но Мэри Ливенворт встала, спокойно посмотрела в лицо судье и присяжным и негромким, но поразительно чистым и четким голосом ответила:
– Нет. Я никого не подозреваю, и у меня нет причин подозревать кого бы то ни было. Убийца дяди неизвестен мне, и мне даже не на кого подумать.
У меня как будто камень упал с груди, и я снова смог дышать. Под звук всеобщего облегченного выдоха Мэри Ливенворт отступила в сторону, и на ее место была вызвана мисс Элеонора.
Глава 8
Косвенные улики
О мрак среди сиянья, мрак бескрайний! [8]
8
Перевод Ю. Корнеева.
И вот когда интерес достиг пика, когда полог тайны, окутывавший эту страшную трагедию, казалось, вот-вот будет приподнят, если не сорван, меня охватило желание убежать, покинуть это место и не знать больше ничего. Не то чтобы я ощущал какой-то особенный страх того, что эта женщина выдаст себя. Холодное спокойствие ее сделавшегося теперь неподвижным и бесстрастным лица являлось порукой тому, что подобной катастрофы не произойдет. Однако если подозрения ее сестры были плодом не только неприязни, но и осведомленности; если этот прекрасный лик в действительности был лишь маской, и Элеонора Ливенворт была той, кем выставляла ее сестра, – а ее собственное поведение, похоже, указывало именно на это, – мог ли я сидеть там и наблюдать, как страшный змей лжи и греха выползает из лона этой белой розы?! И все же очарование неизвестности таково, что хотя я и увидел на многих окружавших меня лицах чувства, сходные с моими, ни один человек из этого собрания, и я в наименьшей степени, не выказывал желания уйти.
Коронер, на которого белокурая красота мисс Мэри явно произвела большее впечатление, чем внешность мисс Элеоноры, был единственным в комнате, кто в этот миг остался равнодушен. Обратив на свидетельницу почтительный, но не без суровости взгляд, он начал:
– Мне говорили, что вы были вхожи в семью мистера Ливенворта с детства. Это так?
– С десяти лет, – последовал тихий ответ.
Впервые я услышал голос мисс Элеоноры, и он удивил меня. Голос ее был таким похожим и одновременно таким не похожим на голос сестры. Тон его был таким же, но ему не хватало выразительности, если так можно сказать: он звучал, не тревожа слуха, и затихал без эха.
– Мне говорили, что с этого возраста к вам относились как к дочери.
– Да, сэр, как к дочери. Мистер Ливенворт для обеих нас был больше чем отец.
– Насколько я понимаю, вы с мисс Мэри – двоюродные сестры. Когда она попала в семью?
– Примерно в то же время. Одно бедствие забрало наших родителей. Если бы не дядя, нам бы пришлось выживать самим. Но он… – Тут мисс Элеонора замолчала, ее губы задрожали. – Но этот добрейший человек принял нас в семью и дал нам то, что мы обе потеряли: отца и дом.
– Вы говорите, он стал отцом для вас и вашей сестры… Что он удочерил вас. Вы хотите этим сказать, что он не только окружил вас роскошью, но и дал вам понять, что после его смерти положение не изменится? Короче говоря, что он собирался оставить вам какую-то часть своей собственности.
– Нет, сэр, мне с самого начала дали понять, что его собственность будет завещана моей сестре.
– С вашей двоюродной сестрой у него родственные связи были не ближе, чем с вами, мисс Ливенворт. Он когда-нибудь называл причину подобной несправедливости?
– Кроме удовольствия поступить так, никакой, сэр.
Ответы мисс Элеоноры до этого были настолько прямолинейны и полны, что доверие к ней мало-помалу начало занимать место довольно тревожных сомнений, которые с самого начала окружали имя и личность этой женщины. Но после этого признания, произнесенного спокойным, бесстрастным голосом, не только присяжные, но и я сам, имевший куда более веские основания не доверять мисс Ливенворт, почувствовал, что в ее случае подозрение должно быть снято из-за полного отсутствия мотива, на что столь ясно указал этот ответ.