Дело молодых
Шрифт:
Например, несколько сотен людей несколько лет играли в полёт в космосе. Для этого в безлюдной местности построили гигантский макет корабля со всеми внутренними системами — от кают, до оранжерей и систем утилизации. Люди зашли туда, заперлись и на полном серьёзе якобы «летели» на другую планету. Внутри всё было напичкано камерами, это грандиозное живое кино обслуживалось кучей народу, от сценаристов до техников, и ещё больше народу это смотрело. Затраты человеческих сил и стараний были таковы, что, наверное, можно было на самом деле в космос слетать, однако активность социума была строго игровой.
У йири не было никакого публичного властного аппарата — президента, короля или парламента. Предполагалось, что есть те, кто определяет стратегию развития общества, и считалось, что в их число входят умнейшие и достойнейшие. Но кто они и как именно туда попадают — никто особо не интересовался. В противовес этому, все бытовые вопросы функционирования общества, от муниципальных уложений
Перелом в развитии создали две технологии — виртуально-компьютерная, поднявшая игровую составляющую на невиданные ранее высоты, и биосинтетическая, позволившая производить продукты питания фабрично. Первая стала настоящим прорывом — теперь чтобы играть, условно говоря, в эльфов, достаточно было надеть маску дополненной реальности — и у всех вокруг оказывались длинные уши. Это был крайне привлекательный путь сокращения реальных затрат на игровые «активности», и социум радостно по нему пошёл. Головокружительные перспективы перевода всего, что только можно, в цифровую форму захватывали дух — от стольких ресурсоёмких производств можно было отказаться! Отказ от технологической экспансии уже свёл к минимуму тяжёлую промышленность, виртуализация дала возможность отказаться от почти всей лёгкой, а биосинтез вынес за скобки сельское хозяйство. Пищевую продукцию стало можно производить из любой органики, чуть ли ни из своего же дерьма. Всё разнообразие сельского хозяйства свелось к посадкам в автоматических фабриках-фермах чрезвычайно непритязательного и продуктивного корнеплода, из которого делалось сырьё для пищевых производств. Некоторое время ещё существовали натуральные фермы настоящих продуктов для элитного потребления: их продукцию ели те, кто был достаточно богат и влиятелен, чтобы выделить себя из социума в отдельную страту. Но вырождение в элитных стратах происходит ещё быстрее, чем в неэлитных — в силу их закрытости. Через пару поколений дети и внуки «суперэлит» заигрались не хуже обычного «быдла»: зачем все эти хлопоты с нецифровым потреблением, когда и в виртуальности есть своя «элитарность»? Поэтому, когда начали вылезать негативные стороны «дивного нового мира», уже не нашлось никого, обладающего достаточной волей, чтобы кардинально поменять уклад.
Первая проблема нового общества оказалась в радикальном сокращении населения. К сожалению, виртуально заводить, и, главное, выращивать детей невозможно. Это большой труд, который требует отказа от значительной части удобств дополненной реальности. Памперсы электронными не бывают. Желающих отказаться от игры в пользу детей становилось всё меньше. Сначала этому только радовались: в постиндустриальном мире чем меньше бездельников, тем проще. Однако потом масштабы этого явления стали пугать тех, кто ещё пытался как-то думать о будущем. Сокращение рождаемости оказалось таким, что встал вопрос простого воспроизводства популяции. Демографический провал попытались закрыть путём автоматизации и виртуализации процесса выращивания и воспитания детей. Зачинать и рожать все ещё приходилось по старинке, но растить младенца уже было необязательно. Общественные автоматизированные ясли требовали минимального вмешательства человека, а обучающие программы позволяли условно-приемлемо социализировать их на основе игровых моделей поведения. Однако население продолжало сокращаться — прежняя политика «разумной оптимизации численности» имела большую психологическую инерцию, связанную, в том числе, и с преобладанием виртуальных отношений над реальными. Имитировать физиологическую часть процесса несложно, а дополненная реальность прекрасно идеализирует любого партнёра. В результате, население предпочитало виртуальный секс, а рожать не особо стремилось, — даже без обязательств по выращиванию потомства. А когда выросли первые «инкубаторские» поколения, выяснилось, что качество «человеческого материала» выходит крайне невысокое. Из «искусственников» получались социофобы, не готовые к жизни вне виртуала. Если естественно выросшие граждане ещё были способны на какую-то реальную деятельность, пусть и на фоне постоянного подключения, то эти проводили свою жизнь, не вставая с ложемента, а уж воспроизводиться в следующем поколении не собирались вовсе.
В этот момент выявилась и вторая проблема: новый социум оказался полностью беспомощным перед любым природным или технологическим форсмажором. Поддержание функционирования — да, текущий ремонт — да, но, если землетрясение разрушит пищевую фабрику или пожар повредит инфраструктуру города — создать это заново уже никак. Некому и не из чего. Постепенная промышленная деградация и потеря технического образования привели к невоспроизводимости собственных технологий. Сокращение населения привело к сжатию поля потребностей, строить новое было не нужно, производства останавливались, выходили из строя, не возобновлялись и в какой-то момент этот процесс стал необратим.
Криспи внимательно слушала. Рассказ Андрея напомнил, что она изучала историю йири. Изучала, чтобы прийти и спасти их
Глава 26. Зелёный
Одну из декоративных площадок этого большого и некогда дизайнерски-ухоженного участка варварски превратили в походный бивак троглодитов. Посередине горел большой костёр, рядом с которым расположились четыре человека. Одного из них я уже видел — тот самый эталонный наёмник с рекламного плаката. Остальные выглядели проще, но куда более кровожадно — уже потому, что здорово перепачкались, разделывая здесь же, на выложенной красивой мозаичной плиткой дорожке, небольшого оленя. К костру были подтащены лёгкие садовые скамейки из витого прутьями золотистого металла, рядом располагался грубый самодельный мангал, вырубленный из корпуса какого-то прибора.
Один из присутствующих, бородатый квадратный мужик лет сорока в старом выцветшем камуфляже, перекладывал туда недогоревшие угли из костра, оперируя изящным каминным совочком. Ещё один, маленький и чернявый, в кожаной жилетке, татуированный по всем видимым поверхностям — чисто Los Zetas, — отрезал от туши куски весьма опасным на вид ножом, подавая их третьему, который тоже орудовал немаленьким свинорезом, разрезая их на кусочки поменьше и насаживая на какие-то монструозные шампуры. Этот был и вовсе негр баскетбольных пропорций. Разгрузка на голое тело, длиннющие ноги в шортах и расшнурованных берцах, потертая бейсболка, надетая козырьком назад. Он весело скалился, сверкая белыми зубами в сгущающихся сумерках, и единственный отреагировал на моё появление, помахав приветственно рукой и сказав: «Хай». В руке был зажат нож, но ничего угрожающего в жесте не было. Четвёртый оказался малорослым вертлявым типом с характерной внешностью грёмлёнг. У всех, кроме него, на поясах были пистолеты.
Я двойственно отношусь к оружию: с одной стороны, не хочется, чтобы кто попало таскался со стволом, потому что люди как статистическое большинство — идиоты. С другой стороны, было бы иной раз и недурно иметь возможность держать под рукой ствол: именно потому, что люди как статистическое большинство — идиоты.
Андрей расположился на скамейке и широким жестом пригласил меня поступить так же. Негр своими здоровенными граблями баскетболиста подхватил веер шампуров и сунулся было к мангалу, но коренастый бородач в камуфляже перехватил его, буркнув на чистейшем русском: «Уйди, абизян, это тебе не барбекю». Забрал шампуры и начал аккуратно их раскладывать, то поддувая на угли, то отгребая их в сторону совочком. Негр на «абизяна» не обиделся, только покачал укоризненно ушастой головой. Сверкнул белыми зубами, покивал бейсболкой, сказал: «Ок, Пит», — и плюхнулся на скамейку, вытянув длинные, как у страуса, ноги к огню. «Мексиканец» завернул остатки оленьей туши в брезент и куда-то поволок, а «наёмник» поддержал свой классический имидж, достав из разгрузки большую сигару «а-ля Шварценеггер» и раскурив её от «зиппо». Притащился «выгоревший», и завис у костра, глядя в огонь. Я уже видел весь набор — вот этого бледного худого паренька с бессмысленным пустым лицом, блондинку вида вполне сексапильного, но с такими помороженными и снулыми глазами, что «поябывать» её можно разве что как резиновую куклу, и ещё одну особь в сером комбезе. Настолько невзрачную и запущенную, что её принадлежность к женскому полу я определил только по контексту. Она сидела на скамейке, уставившись вдаль в позе зайки, брошенного хозяйкой, и не делала ровным счётом ничего, даже глазами не повела в нашу сторону.
Вернулся отмывшийся от крови «мексиканец», бородатый «Пит», а на самом деле Пётр, зажарил вкуснейшую свежатину на углях, аутичная жертва виртуальности Криспи притащила две упаковки незнакомого, но вполне приличного пива в бутылках. Сама, впрочем, пить не стала, да ей никто и не предлагал. Отошла к кустам и встала, бездумно покачиваясь. Пётр манипулировал шампурами, негр и «наёмник» молча наворачивали мясо, «мексиканец» же оказался никаким не мексиканцем, а вовсе жителем другого среза, не этого и не нашего. Когда начали пить пиво, Андрей нас всех всё же представил друг другу. Пётр предсказуемо оказался русским, «наёмник», несмотря на свой голливудский типаж, носил имя Саргон и был, похоже, каким-то обрусевшим арабом, негра банально звали Джоном, и он действительно был афроамериканцем. Грёмлёнга звали Кройчи, и он не очень-то походил на своих робких соплеменников из Гаражища. Весьма расслабленный и непринужденный тип. Похожий на мексиканского наркоторговца «иносрезовец», по словам Андрея, отзывался на «Карлоса». Впрочем, при мне он не отзывался вообще ни на что, просто молча потягивал пиво.
— Да, о народе грёмлёнг, — продолжил Андрей прерванный ужином разговор.
Кройчи привстал и карикатурно поклонился.
— Не обращай внимания на нашего клоуна, он из других грёмлёнг. У них много кланов по разным срезам. Было. Речь о тех, что жили с йири. У них, если ты знаешь, есть загон про грём.
— Это не загон, шеф! — возмутился Кройчи. — Это великая жизненная философия народа грёмлёнг, преисполненная вековой мудрости!
Андрей его проигнорировал, а Пётр насмешливо поправил: «Мудости, Кройчек, от слова мудило».