Дело Николя Ле Флока
Шрифт:
Получив точные указания, откуда отходят корабли, Николя одним из первых вступил в Булонь после открытия городских ворот. Беспрепятственно миновав кордегардию, он тем не менее сумел привлечь внимание часового: при виде прекрасно одетого господина, идущего пешком, часовой от удивления открыл рот. Пакетбот отчаливал в девять, и Николя, избегая слишком людных улиц, отправился погулять. Несмотря на избранные им узкие улочки, он постоянно сталкивался с англичанами и удивлялся их многочисленности. Англичанки обращали на себя внимание своими нарядами. В отличие от жительниц Булони, щеголявших в крахмальных чепцах и длинных, ниспадавших едва ли не до земли накидках, островные дамы из приличного общества носили модные платья с коротким шлейфом, а на головах — маленькие шляпки. Какой-то горожанин, вышедший на улицу подышать воздухом, увидел вертящего во все стороны
Поднявшись на борт пакетбота, он ощутил неизъяснимое волнение. Он в первый раз покидал королевство, хотя давно лелеял мечту выйти в море. И наконец мечта осуществилась, причем без особых с его стороны усилий. В прошлом торговое судно, а нынешний пакетбот «Зефир», предназначенный для перевозки пассажиров, особым комфортом не отличался, особенно каюты, устроенные в трюме, где прежде складывали товары. Приветствуя Николя, капитан сообщил, что несколько дней из-за непогоды в английских портах стоят суда самых разных стран, ожидая, когда окончится ненастье. По его мнению, ветер еще не устоялся, но им он подходит, так что, подгоняемые попутным ветром, возможно, они через три часа будут у берегов Англии. Начались приготовления к отплытию. Несколько пассажиров спустились в нижнюю каюту, но большинство предпочло остаться на полуюте, чтобы, не мешая маневрам, посмотреть, как судно отчалит от берега.
Николя украдкой разглядывал немногочисленных попутчиков. Французский негоциант громко разговаривал со своим помощником; рядом с ними стояли два юных англичанина, чьи непринужденные манеры и разговоры свидетельствовали о том, что они возвращаются из «большого путешествия» по Италии, Германии и Франции, обязательного для каждого английского недоросля из приличной семьи, обладающей каким-никаким состоянием. В свое время пленный морской офицер, оставленный под честное слово в замке Ранрей, объяснил ему, что мир надо познавать во всем его разнообразии. Николя вспомнил мысль господина Вольтера, высказанную в «Этюдах о нравах»: «Человеческая природа, и все, что порождено ею, похожи везде и всюду, во всех концах света. Все, что связано с обычаями, различно, а если и имеет сходство, то исключительно случайное». Молодых людей сопровождали четверо слуг. В стороне от всех стояла почтенная матрона, прикрывавшая лицо черной вдовьей вуалью. Когда ветер приподнял вуаль, он заметил на лице ее толстый слой свинцовых белил и вспомнил физиономию Полетты, содержательницы «Коронованного дельфина» и его старой приятельницы. Еще, помимо членов экипажа, на борту были двое слуг. На первый взгляд, ничего подозрительного.
Суетившиеся возле лебедки матросы пытались вытащить якорь, но в результате медленно подтягивали к нему корабль. Наконец боцман крикнул: «В самый раз!», корабль остановился, и якорная цепь свободно заскользила по клюзу. Из рубки и с капитанского мостика разлетались приказы. Пока одни матросы выбирали якорь, другие начали выпускать брамселя. Николя с интересом наблюдал, как ловко они передвигались по реям. Шумно захлопали паруса. Корабль задрожал, оснастка заскрипела, паруса на мачтах наполнились ветром, и «Зефир» вышел в открытое море.
Наслаждаясь морским воздухом, Николя стоял на мостике, не намереваясь спускаться в душное помещение для пассажиров, откуда, видимо, не в силах долее дышать спертым воздухом, уже выбрались оба молодых человека, изрядно побледневшие. Через час после отплытия ветер переменился и теперь дул им прямо в корму. После недолгих наблюдений капитан приказал убрать паруса бизань и грот, дабы паруса на фок-мачте приняли на себя больше ветра. Но скорость судна от этого маневра не слишком увеличилась; похоже, капитан переоценил судоходные качества своей посудины, ибо, когда вдали наконец показался берег, вздыбившиеся волны начали так раскачивать «Зефир» во все стороны, что в ожидании благоприятного момента капитан приказал отдать якорь. Теперь каждый, кто не боялся холодного ветра, мог выйти на палубу и любоваться скалистыми очертаниями побережья.
Положение пассажиров в каюте становилось все менее приятным: качка, мало ощутимая в открытом море, резко усилилась, когда корабль бросил якорь. Стоя на верхней палубе и с восхищением наблюдая за судами, группками отплывавшими от английского берега в сторону континента, Николя тревожился лишь об одном: как бы ветер не швырнул один из этих прекрасных кораблей на их утлую посудину. Но уверенный поворот румпеля — и вот уже матросы обоих судов громкими криками приветствовали друг друга. С наступлением темноты ветер стих, и капитан приказал сниматься с якоря. Усталый и замерзший от промозглого ветра, Николя стоял на корме возле планшира. Внезапно он почувствовал, как его схватили за ноги и швырнули в пустоту. Не успел он испугаться соленых объятий водной стихии, как встретил твердое препятствие — упал спиной на доски, вонявшие дегтем; никогда еще ни одни запах не казался ему столь приятным. Сложенный бухтой канат смягчил падение, но все же он довольно сильно ушиб спину. Отлежавшись, он сообразил, что упал в подвешенный за кормой ялик, но в темноте нападавший не смог этого увидеть. Здравый смысл подсказал ему оставаться там, куда провидение решило его забросить. О багаже можно не беспокоиться: его заперли в шкаф, ключ от которого имелся только у капитана. Устроившись со всеми возможными в его положении удобствами, Николя стал ждать окончания плавания, надеясь, что морская болезнь, неведомая ему в детстве, когда он ходил в море с рыбаками из Круазика, внезапно не подкосит его и не свалит с ног.
Через два часа «Зефир» вошел в порт Дувр.
Николя выждал время и, зажав в зубах упавшую вместе с ним треуголку, начал выбираться из ялика, подтягиваясь на канатах и используя вместо ступеней рельефы и изгибы вырезанной на корме скульптуры. Хотя шпага основательно стесняла его движения, довольно скоро он на глазах у двух изумленных матросов спрыгнул на палубу. Не пускаясь в объяснения, он отправился за чемоданом, и обеспокоенный его отсутствием капитан с облегчением вручил ему вещи. Не отвечая на летевшие ему вслед вопросы, Николя спрыгнул на набережную и ощутил под собой почву старой доброй Англии.
Тотчас туча мальчишек и лакеев набросилась на него и, дергая за фалды, принялась наперебой предлагать извозчика, гостиницу и прочие услуги. Но стоило ему ответить им по-английски, как они тотчас потеряли к нему интерес. Какой-то дурно одетый человек подошел к нему и попросил дозволения осмотреть его багаж. Решив не ссылаться на свой статус полномочного представителя, он позволил обыскать его вещи, что и было сделано — если говорить честно — исключительно вежливо. Досмотр обошелся ему в одно экю — разумеется, в эквивалентном выражении; за эту сумму таможенник вручил ему бумажку, именуемую «право на пребывание». Покончив с формальностями, Николя направился в город на поиски приличной гостиницы, где можно пообедать и выспаться. Внушительный размер трактирных вывесок поразил его, равно как и украшавшее их обилие завитушек и прочих выкрутасов. Со всех сторон в одном с ним направлении двигались путешественники. Не без труда ему удалось раздобыть, а точнее, завоевать в борьбе, заплатив золотом, неказистую кушетку в посредственной гостинице. Чтобы получить ужин, ему пришлось самому идти на кухню и забирать с дымящихся угольев пару кусков говядины. Никакой другой еды не предлагалось, и все занятие трактирщика состояло в том, чтобы раздувать огонь, поддерживая горенье каменного угля, наполовину потухшего из-за жира, стекавшего с жарившихся кусков мяса, и класть новые куски на место тех, которые посетители его заведения расхватывали, как только они покрывались корочкой.
Не намереваясь раздеваться на ночь, Николя снял плащ и с удивлением заметил на высоте бедер, там, где чьи-то руки схватили его и приподняли на воздух, белые жирные следы. Поднеся свечу, он рассмотрел их поближе и даже обнюхал; несомненно, следы оставили свинцовые белила. Итак, вдова с сильно набеленным лицом, замеченная им, когда отдавали швартовые, оказалась переодетым мужчиной, совершившим на него очередное покушение. Николя с ужасом сознавал, что его преследователи располагали разветвленной сетью агентуры, и хотя на этот раз уловка их провалилась, тем не менее невидимый враг все время опережал его на шаг. И чем дальше, тем труднее будет ему проскочить в ячейку сети, все плотнее его опутывавшей.
Суббота, 15 и воскресенье, 16 января 1774 года
Около четырех часов утра лакей растолкал его и попытался убедить уступить кровать новоприбывшему путешественнику, шумно сопевшему и чертыхавшемуся под дверью. Николя устоял перед натиском и отказался вставать раньше шести часов. Проснулся он с трудом, у него сильно болела спина. Увы, будь здесь Катрина, она бы непременно выдала ему из своих запасов целебное средство, привезенное из ее родного Эльзаса и с одинаковым успехом ставившее на ноги и людей, и лошадей; но Катрина осталась далеко. С тоской вспомнив о доме на улице Монмартр, он немедленно задался вопросом, не рано ли у него проснулась ностальгия.