Дело о карикатурах на пророка Мухаммеда

Флемминг Росе

Какую позицию занимаю в «деле о рисунках» я сам, на нем основываются мои политические ценности?

Разумеется, на меня сильно повлияли такие социально-политические процессы в Дании 1960—1970-х, как массовые протесты молодежи, ее борьба против авторитарных тенденций в обществе, а также типичные для того времени мечты о либерализации и партнерстве. Но решающую роль в формировании моего мировоззрения сыграли знакомство с СССР в 1980 году, брак с советской гражданкой и изучение правозащитного движения в Советском Союзе. Полученный за железным занавесом опыт укрепил меня в главном убеждении — что у людей гораздо больше общего, нежели разделяющего их частного, хотя культурные, религиозные и исторические различия, казалось бы, свидетельствуют об обратном.

Это, однако, не означает, что нужно сбросить со счетов культуру и историю. И то и другое всерьез влияет (как положительно, так и отрицательно) на

структуру и функционирование общества. Одни культуры придают большее значение свободе личности, другие ратуют за приверженность коллективу. Культура и история зачастую играют весомую роль в конфликтах, их могут использовать, чтобы оправдать подавление прав личности, но при этом они не являются вечными и неизменными величинами. Культуры хотя и медленно, но меняются. Вспомните такие страны, как Испания, Греция, Португалия, где еще несколько десятилетий назад господствовал авторитарный режим, где военная хунта сумела захватить власть, инакомыслящие томились в тюрьмах, а женщина не располагала равными правами с мужчиной. Сейчас все они — члены ЕС. Или вспомните Южную Корею и Чили, где во времена диктатуры политическая оппозиция жестко подавлялась действовавшим режимом. Сегодня это правовые государства с открытым обществом. Эти примеры призывают нас быть осторожнее в оценках, когда под воздействием имеющихся стереотипов мы попытаемся охарактеризовать какую-либо культуру как «несовместимую с демократией и свободой».

Развернувшаяся в наше время дискуссия об исламе и мусульманах напоминает мне споры о коммунизме и русских в СССР времен холодной войны. Раньше было принято считать, что на Западе больше внимания уделяется политическим и гражданским правам, в то время как по другую сторону железного занавеса возобладали права социальные — на работу, жилище, бесплатную медицину и образование, и потому представители западного империализма критиковали Восточный блок за нарушение прав и свобод личности. Похожее намерение достичь компромисса между фундаментальными правами и гендерным равенством отмечается и в более поздней дискуссии о мультикультурализме в западном мире, а также в споре о «карикатурах на пророка Мухаммеда», хотя это намерение не всегда четко формулируется.

Во времена холодной войны Советский Союз считался «врагом свободы». Коммунизм воспринимался как враждебная человеку идеология, политические системы Запада и Востока неизменно противопоставлялись друг другу, однако мне казалось, что мои друзья и знакомые среди русских в СССР искали именно той свободы и того равенства перед законом, которые вытекали из существующих во всем мире представлений о правах человека. И все же на Западе бытовало мнение, что у русских есть особый ген, ответственный за стремление к подавлению личности, и что они не приспособлены к жизни в демократическом обществе, где уважаются права и свободы каждого гражданина.

То же самое относилось к так называемой школе самосознания в советской науке, которая отстаивала и всячески продвигала тезис о необходимости описывать и анализировать СССР исходя из его уникальных исходных условий. Одним из последствий стало согласие общества с подавлением прав и свобод личности, поскольку русские якобы устроены иначе, чем народы западных стран, и поэтому политику Советского Союза в отношении своих граждан нельзя мерить по западной мерке. В результате многие даже представить не могли, чтобы режим пал вследствие народного восстания, однако оно в конце концов произошло. Чтобы хоть как-то привести свои теоретические выкладки в соответствие с реальностью, «школе самопонимания» пришлось полностью выключить из общественной жизни советское правозащитное движение и прочих диссидентов. Критиков системы называли «прислужниками Запада», утверждали, что их нельзя принимать всерьез и что они позволили втянуть себя в большую политическую игру Запада против Востока. То же самое в начале XXI века говорят о борцах за права человека и критиках ислама в мусульманском мире. Но истина в том, что перемены не наступят, пока люди не смогут свободно говорить то, что думают, без страха перед репрессиями.

Начиная с правления Михаила Горбачева Кремль принялся пропагандировать многое из того, что раньше запрещалось и подвергалось порицанию, и многие бывшие критики системы приняли участие в работе над новыми российскими законами, призванными гарантировать фундаментальные права граждан. Не знаю, произойдет ли то же самое в исламском мире, но значительная часть населения Ирана в 2009 и 2010 годах оказалась не готова принять «исламскую» версию прав человека, а многие иранцы, проживающие на Западе, поддержали меня и «Юлландс-Постен» во время карикатурного скандала. Они на собственном опыте узнали, какую цену приходится платить, согласившись с необходимостью

цензуры для критики различных вероисповеданий и сатиры на религиозные темы.

Карикатурный скандал продемонстрировал, каким может быть мир в XXI веке, и поднял вопрос о том, как будут уживаться разные народы, если разделяющие их границы ослабнут или исчезнут совсем.

Во-первых, сейчас у огромного количества людей есть возможность путешествовать, то есть общество повсеместно становится все более мультинациональным, мультикультурным и мультирелигиозным. Люди все чаще вступают в контакт друг с другом, пересекая физические и духовные границы. Впервые за всю историю большая часть населения планеты проживает в городах, где соседи очень сильно отличаются друг от друга. Повсеместно царит многообразие. При этом у этнических, религиозных и культурных групп сохраняются разные нормы поведения, нравственные ценности, запреты, святыни и обычаи. Они по-разному определяют то, что является нарушением их прав, и то, что считается хорошим тоном. В связи с этим возросла вероятность «наступить кому-то на мозоль», то есть сказать или сделать что-либо неподобающее. Со временем эта тенденция лишь усилится. Люди будут перемещаться из одних частей мира и культур в другие по экономическим, религиозным или политическим причинам, в связи с изменением климата или желанием совершить турпоездку. Мир становится все теснее.

Во-вторых, развитие современных средств коммуникации привело к тому, что любое событие даже в самом отдаленном уголке земного шара воспринимается так, будто оно произошло совсем рядом, и потому вызывает реакцию людей независимо от их местоположения. Еще несколько десятилетий назад человек, проживающий в какой-нибудь деревне в Азии, Африке или Южной Америке, за всю свою жизнь пересекался лишь с парой сотен соотечественников, не зная о том, что происходит в пятидесяти километрах от него. Сегодня он узнаёт о событиях, разворачивающихся в пяти тысячах километрах от его деревни, и даже не умея читать и писать, незамедлительно реагирует на поток политических новостей. Подобное «загрязнение расстояния», как назвал это явление один французский теоретик-культуролог, чревато «утратой контекста», то есть искажаются не только реальные географические пропорции, например расстояние в пять тысяч километров между Копенгагеном и Кабулом, но и культурные — дистанция между отдельной цивилизацией и мировым сообществом. Когда событие начинает гулять по всему свету, все границы постепенно стираются. Попав в Интернет, любая информация становится достоянием мировой общественности. Таких понятий, как «здесь» и «там», больше не существует.

Этот феномен напрямую связан с юмором и сатирой религиозной направленности, поскольку они в значительной степени зависят от контекста. Что же с ними происходит, когда контекст растворяется в пространстве? Ирония или шутка легко может превратиться в нечто взрывоопасное, поскольку в отсутствие контекста, на почве недопонимания, у отдельного человека или народа может возникнуть ощущение, что нарушены его права. Именно поэтому в 2006 году Иран требовал от немецкой газеты «Тагесшпигель» извинений за опубликованный ею сатирический рисунок: четверо иранских футболистов, обмотанных взрывчаткой, а рядом — столько же солдат бундесвера. Надпись гласила: «Вот зачем на чемпионате мира немецкая армия!» Это была сатира на немецких политиков, предлагавших обеспечивать безопасность во время чемпионата мира по футболу, проходившего в тот год в Германии, с помощью национальных вооруженных сил. Но теократическое руководство Ирана восприняло ее иначе. Кончилось тем, что в немецкое посольство в Тегеране были брошены несколько бутылок с зажигательной смесью, а художнику, получившему письма с угрозами, пришлось сменить адрес. Другая немецкая газета поместила карикатуру на некоторые особенности порядка престолонаследия в Японии, что совершенно немыслимо для японцев, многие из которых испытывают к императорской семье почти религиозные чувства. В Германии же к этому относятся спокойно — здесь никого не может задеть глуповатая шутка о наследовании престола.

В ряде случаев юмористы прекрасно понимают опасность провокации. Так, весной 2006 года норвежский комик Отто Есперсен сжег Ветхий Завет перед включенными камерами. Все это происходило в исконно христианском городе Олесунн. Когда позже Есперсену предложили проделать то же самое с Кораном, он отказался, объяснив свое решение «желанием прожить чуть дольше, чем до конца следующей недели». Говорит ли этот случай об особом отношении норвежского общества к христианству или к исламу? Во всяком случае, премьер-министр Норвегии никогда не критиковал публичное сожжение священной для христиан книги, и я к этому отношусь нормально. Но почему двумя месяцами ранее он счел своим долгом осудить публикацию «карикатур на пророка Мухаммеда» в одной небольшой норвежской газете?