Дело о карикатурах на пророка Мухаммеда
Шрифт:
Другими словами, если бы в Веймарской Германии не было широкой свободы слова, нацисты никогда не пришли бы к власти и тем более не смогли бы беспрепятственно осуществить то, на что их толкала ненависть к евреям. Подобная интерпретация представляется мне сомнительной. Нет никаких документально подтвержденных фактов, позволяющих предполагать, что все произошло бы именно так, тем не менее конвенции ООН по защите прав человека обязывают подписавшие их страны ввести значительные ограничения на свободу слова.
Думаю, с тем же успехом можно отстаивать противоположную точку зрения: что Холокост можно было бы предотвратить, если бы в Веймарской республике существовали твердые гарантии свободы слова, а государственная власть защищала бы тех, кто выступал против Гитлера и его
Главная моя мысль: негативные следствия для свободы слова обусловлены тем, что в последние десятилетия мир перестал различать слово и дело, то есть видеть разницу между тем, когда говорят нечто дискриминирующее, и совершением конкретного действия. Это явление связано с упомянутой выше интерпретацией событий накануне Второй мировой войны, сильно повлиявшей на формирование правовых норм во всем мире. Своей книгой я собираюсь начать обсуждение того, к чему может привести стирание границы между словом и делом. Для многих это болезненная тема, и я не отрицаю, что словом можно причинить боль, но решение не в том, чтобы запретить высказываться, а скорее в необходимости отвечать за свои слова.
За главами, посвященными событиям, которые предшествовали публикации «карикатур» и реакции на них, следует глава «Из России с любовью» — ретроспективный взгляд на историю диссидентского движения в Советском Союзе и на мои встречи с некоторыми из критиков системы с попыткой объяснить их влияние на мою позицию по многим вопросам. Я считаю, что понимание истории русских диссидентов имеет большое значение для раскрытия главной темы этой книги, несмотря на распад СССР и завершение холодной войны. Думаю так, потому что сейчас появился новый тип «критиков системы» — так называемые исламские диссиденты. Я наблюдал за ними с неким чувством радости, будто снова встретил что-то удивительно знакомое. В связи с этим я собираюсь в первую очередь говорить об исламских диссидентах, проживающих и работающих в западных странах, а не о тех, кто проживает в мусульманских странах, хотя и они, безусловно, заслуживают внимания. Я взял интервью у Айаан Хирси Али в Нью-Йорке, у Афшина Эллиана в Лейдене, а также у Мариам Намази в Кельне и Лондоне. Больше всего меня поразило то, что и те и другие диссиденты — критики коммунистической системы и бывшие мусульмане — своим стремлением защищать права и свободы человека напоминают Западу о ценностях и институтах, на которых должно основываться либеральнодемократическое общество.
Они не предлагают нечто новое или оригинальное, потому что нет ничего, что уже не было бы сказано о борьбе за права и свободы личности. И все же их мнение имеет огромное значение для Европы и других стран Запада. Пример их жизни — еще одно подтверждение того, что свобода не дается раз и навсегда, что представители других культур считают необходимым бороться за свободу и толерантность, даже если придется заплатить высокую цену, вплоть до тюрьмы, депортации, бойкота, угроз и смерти.
В последней главе книги я рассматриваю глобальную борьбу за права и свободы личности, гарантированные Всеобщей декларацией прав человека, принятой ООН в 1948 году. Сегодня борьба ведется во всех частях света, особенно она заметна в Совете ООН по правам человека — в Женеве, где один из лидеров Реформации Жан Кальвин основал теократическую диктатуру и в 1553 году участвовал в процессе против еретика Мигеля Сервета.
Дело испанского мыслителя дало толчок первой крупной европейской дискуссии о веротерпимости, то есть борьбе, которую я двадцать лет назад считал уже выигранной. В 1989 году аятолла Хомейни издал фетву[4] против Салмана Рушди, в то же время храбрые народы Центральной и Восточной Европы пытались разрушить железный занавес, требуя вернуть им свободу. Для меня эта фетва была всего лишь отголоском происходивших на Востоке эпохальных событий, которые захватили мое внимание. Призыв ко всем мусульманам мира убить Рушди из-за какой-то фразы в книге не был тогда воспринят мной как поворотный пункт истории, поскольку многое свидетельствовало о другом, более оптимистичном направлении развития мира.
4 Фетва — в исламе решение по какому-либо вопросу, выносимое духовным авторитетом — муфтием или факихом. — Примеч. ред.
Сегодня я знаю, что дело Рушди оказалось первым принципиальным столкновением права на свободу слова и вероисповедания с требованием защищать религиозные чувства — наиболее важным конфликтом для разворачивающейся в XXI веке борьбы с тиранией и подавлением личности. «Карикатуры на пророка Мухаммеда» стали одним из следующих актов глобальной драмы, имевшим решающее значение для дальнейшей истории Европы. Важность данного события, как и сотен других подобных дел, включая фетву против Рушди и осуждение Сервета, заключается в том, что все они становятся поворотными пунктами истории развития европейской цивилизации от не терпящих инакомыслия религиозных диктатур к светским демократическим обществам, основанным на идеях свободы и толерантности.
Аналогичные конфликты происходят в других частях света, но далеко не везде свобода и толерантность зародились таким же образом, как на Западе. В последней главе я постараюсь это показать на примере ряда историй, происходивших в Афганистане, Пакистане, Египте, России и Индии, где отдельные личности и социальные группы ежедневно испытывают серьезные ограничения в праве на свободу слова. Подобные ограничения, призванные, по мнению лояльных сил Запада, обеспечить мир и порядок в демократическом обществе, в других регионах мира приводят лишь к подавлению и тюрьме для инакомыслящих. Например, авторитарные режимы в мусульманских странах с помощью законов о защите ислама оправдывают насилие в отношении тех, кто не исповедует религию большинства или не придерживается принятых в данном обществе взглядов на мироустройство. Точно так же поступают индуисты в Индии и православные в России во имя своей веры.
Благодаря глобализации уже никто не довольствуется обсуждением ограничений свободы слова на национальном или региональном уровне. Как правило, заинтересованные лица стремятся выйти на международный уровень. Те представители Запада, которые для соблюдения интересов меньшинства, сохранения мультикультурности и пресечения различных проявлений дискриминации требуют усилить юридическую защиту Бога, различных вероисповеданий, религиозных символов, доктрин и ритуалов, должны понимать, что в других частях света подобные инициативы приводят к преследованиям, дискриминации и нарушению права на свободу слова и вероисповедания.
Именно поэтому для меня очень важно защищать само право на публикацию «карикатур на пророка Мухаммеда», отказ от которого независимо от намерения им воспользоваться фактически означает одобрение тех действий по ограничению свободы слова, которые авторитарные режимы совершают под предлогом защиты религии и чувств верующих от оскорблений. Я определенно не сторонник таких действий.
Массовые убийства и сатира
Я проснулся этим утром, ощутив пустоту неба.
Брюс Спрингстин
Октябрьский день 2007 года, Мадрид. Мы с Марией Гомес[5]сидим в ресторане гостиницы «Гран Отель Канариас», напротив музея Прадо и отеля «Ритц». В окне видна оживленная улица Пасео дель Прадо. Мария в джинсах, свободной белой блузке и больших темных очках, защищающих от яркого осеннего солнца. Она плотного сложения, с длинными светлыми волосами, а когда в ресторане она сняла очки, я увидел ее блестящие карие глаза. Я заказываю кофе с холодным молоком, Мария закуривает сигарету. Она взволнована, от воспоминаний о том, что случилось три с половиной года назад, у нее наворачиваются слезы. В течение нашего разговора ее голос звучал то печально, то зло, а злая ирония сменялась усталостью. Только что смеялась — и вдруг умолкла, уйдя в себя.