Дело о карикатурах на пророка Мухаммеда
Шрифт:
За несколько недель до публикации рисунков в СМИ появились статьи, впоследствии ставшие контекстом дискуссии о «карикатурах на пророка Мухаммеда».
В воскресенье 11 сентября 2005 года, в четырехлетнюю годовщину теракта в Нью-Йорке, передовицей «Юлландс-Постен» под рубрикой «Взгляд» стала вызвавшая жаркие споры статья «Религиозные боеприпасы террора», посвященная исследовательскому проекту кандидата наук Тины Мэгор. Аналогичный образ позже создал Курт Вестергор, нарисовав пророка с бомбой в тюрбане. Его рисунок мог бы стать иллюстрацией к данной статье о выполненном Тиной Мэгор сравнительном анализе образов врага и представлений о насилии в десяти основных священных текстах различных религий.
Вот что Тина говорит о мотивах своего исследования: «Очевидно, что аргументы для своих терактов против гражданского населения
Имам Ахмед Абу Лабан, одна из ключевых фигур карикатурного скандала, резко негативно отреагировал на исследование Тины Мэгор. Он назвал ее «глупой, полной предрассудков и нечестной», обвинил в произвольной интерпретации священных текстов с целью оскорбить мусульман и заявил, что Тина внесла свой вклад в распространение искаженных представлений об исламе и пророке. «Пророк Мухаммед не делал ничего, кроме того, что сказано в уставе ООН о самообороне», — сказал Абу Лабан.
Профессор Йорген Нильсен, преподающий изучение ислама в Бирмингемском университете, признал, что отдельные части Корана могут восприниматься мусульманами как призыв, особенно теми, кто отказывается изучать книгу в историческом контексте. «Как могут они остаться в стороне, если Коран — слова самого Бога? — спрашивает он. — Многие фундаменталистские движения не соотносят свою религию с реальными историческими событиями. При этом призывы к насилию в священных текстах они воспринимают как руководство к действию, отсюда прямой путь к терактам».
Одним из тех, кто понял Коран буквально, стал двадцатисемилетний Мохаммед Буйери, убийца Тео ван Гога. Летом 2005 года во время судебного заседания, на котором Мохаммеда Буйери приговорили к пожизненному заключению, он объяснил свой ужасный поступок верой в Аллаха и его пророка. Заявление Буйери потрясло всех, подтвердив, что мусульмане могут оправдывать насилие священными текстами. Убийца категорически отклонил версию, что он, как представитель этнического меньшинства, мог быть оскорблен словами ван Гога, обвинявшим мусульман в совокуплении с козами.
Обращаясь к матери убитого, Буйери сказал: «Знайте, что я действовал по убеждениям, не питая никакой ненависти к вашему сыну ни за его национальность, ни за оскорбления в адрес меня, марокканца. Он не мог каким-то образом оскорбить меня, потому что я не был лично знаком с вашим сыном. Я не обвиняю его в лицемерии, поскольку считаю, что он жил в соответствии с собственными убеждениями. История о том, что я чувствовал себя оскорбленным как марокканец или что он унизил своими словами меня лично, — полная чушь. Я действовал исходя из своих убеждений и поступил бы так же, будь это мой собственный отец или брат. Я не сентиментален. И клянусь, что снова поступлю так же, если когда-нибудь меня выпустят на свободу. Что касается вашей критики, то, говоря „марокканцы“, вы, видимо, подразумеваете мусульман. Я вас в этом не упрекаю, поскольку по тому же закону, который требует, чтобы я перерезал горло любому, кто оскорбил Аллаха и его пророка, я не должен жить в этой стране. Во всяком случае, в стране, которая защищает свободу слова, как об этом говорит обвинение».
В Дании дискуссия о легитимизации насилия и террора в священных текстах приняла новый оборот, когда стало известно, что 8 сентября 2005 года, сразу же после публикации исследовательского проекта Тины Мэгор в «Юлландс-Постен», датская полиция задержала датчанина марокканского происхождения Саида Мансура по обвинению в подстрекательстве к террору. У него дома нашли компакт-диск с обращением к убийце Тео ван Гога, где помимо ссылок на те места из Корана, которые приводила в своей работе Тина Мэгор, говорилось: «Мы террористы. Террор — наш долг. И Восток, и Запад должны знать, что мы террористы. Мы сеем страх». Весной 2007 года Мансура осудили на три с половиной года тюрьмы за призывы к террору. Он был идейным вдохновителем террористических ячеек в Дании и поддерживал связь со «слепым шейхом» Омаром Абделем Рахманом, организатором теракта в нью-йоркском Всемирном торговом центре в 1993 году.
За неделю до публикации рисунков пророка Мухаммеда в рубрике «Не молчи» «Культурного уикенда» выступил датский юморист иранского происхождения Фаршад Колги, выразив удивление «садомазохистской склонностью людей Запада постоянно обвинять себя во всех проблемах мира». «Суть проблем, с которыми сталкивается Дания, заключается в самобичевании по любому поводу. Даже когда взрывается бомба, мы говорим себе: „Что мы сделали не так? Взяли неверный тон в дискуссии? Спровоцировали их так называемым правилом двадцати четырех лет?“» — спрашивал он, намекая на вызвавший споры закон, призванный снизить число браков по принуждению среди иммигрантов, запрещая им заключать браки до достижения двадцати четырех лет.
Впечатленный только что просмотренным в Лондоне фильмом Мела Брукса «Продюсеры», Колги призвал высмеивать иранских мулл самым едким образом, поскольку «смех — лучший способ борьбы с деспотами»: «Нужно постоянно за ними наблюдать и при каждом удобном случае поднимать их на смех! Они этого не переносят, потому что все время беспокоятся о том, как выглядят. Смех для них — как солнце для Дракулы».
Колги сожалел, что его датские коллеги в основном предпочитают высмеивать западных политиков. «Вся датская сатира на телевидении, в театре и газетах педантично следует формуле „Мы смеемся над Джорджем Бушем, Андерсом Фогом Расмуссеном и Пией Кьерсгор“. И это неплохо. Но я сниму шляпу перед тем, кто осмелится потешаться над Усамой бен Ладеном».
За неделю до публикации другой датский комик, Франк Вэм, в интервью «Юлландс-Постен» рассуждал о границах юмора, существовавших во времена религиозного фундаментализма и террора. Он сказал, что никто не имеет права ограничивать круг тем, поднимаемых в его выступлениях. Тем не менее Франк признался, что внутри у него самого все же есть маленький цензор. По его словам, лишь публика вправе определять, над чем смеяться. Смех зрителей стихнет, если шутка окажется грубой или несмешной. «Например, можно смеяться над тем, что у нас принято убивать и поедать животных, но совершенно недопустимо шутить на тему секса с животными! Хотя если бы я был поросенком и мог выбирать, то, пожалуй, предпочел бы, чтобы меня пару раз изнасиловали, а не убили и съели, — говорит Франк Вэм. — Но люди начинают злиться, когда заговоришь с ними на подобные темы. Я вовсе не хочу предаваться плотским утехам с какой-нибудь козой. Я всего лишь считаю, что любопытно было бы выяснить, почему спать с курицей нельзя, а съесть ее, отрубив перед этим голову, — можно».
После этих слов можно было бы подумать, что Франк Вэм не упускает случая бросить вызов табу и готов поиздеваться над чем угодно. Но это не так — юморист делает исключение для ислама. «Я заметил, что не осмеливаюсь публично шутить над исламом, и это меня раздражает, поскольку я воспитан в среде, где принято говорить то, что считаешь нужным. Меня бесит, что кто-то кому-то может таким образом заткнуть рот», — объясняет Франк Вэм.
Юморист вовсе не хотел бы смеяться над исламом, да и не видит в этом ничего забавного, но он убежден, что люди должны иметь право говорить то, что хотят. «Еще ни один мусульманин не звонил мне с угрозами. Я знаю, что представления об ужасных последствиях — отчасти только мои фантазии, однако есть примеры, когда они воплощаются в реальность. Всегда найдется пара сумасшедших, готовых на все, лишь бы отстоять свои взгляды или помешать другому выразить противоположное мнение. Если бы я при всех помочился на Коран, то боялся бы какого-нибудь идиота, жаждущего всадить мне пулю в живот. Раньше я об этом даже не задумывался. Нужно, чтобы у каждого была возможность выразиться, на словах или как-нибудь по-другому, не опасаясь попасть за это в тюрьму или под прицел фанатика. Если мы станем в законном порядке контролировать самовыражение людей, то скоро вообще никто не осмелится что-либо сказать. И тогда нам останется лишь немая маска взаимоуважения, поклон да приподнятая шляпа».