Дело о пеликанах
Шрифт:
Каллаган смотрел на нее с поддельным разочарованием. Три часа назад она ушла из его квартиры после бурной ночи с вином и юриспруденцией. Однако про дело Нэша он не упоминал.
— Так, так, мисс Шоу. Чем же недоволен Розенберг?
— Он считает, что законодательный акт штата Нью-Джерси нарушает Вторую поправку, — сказала она, не глядя на профессора.
— Хорошо. И поясните для остальной аудитории, что предусматривает этот акт.
— Среди прочего он запрещает иметь полуавтоматическое оружие.
— Прекрасно. А что имел в момент ареста
— Автомат АК-47.
— И что случилось с Нэшем?
— Он был привлечен к суду, приговорен к трем годам тюремного заключения и подал апелляцию.
Она знала подробности дела.
— Чем занимался Нэш?
— Определенное мнение по этому вопросу отсутствует, однако в деле фигурирует дополнительное обвинение его в причастности к сбыту наркотиков, хотя полиция на момент ареста не располагала соответствующими доказательствами.
— Таким образом, он был торговцем наркотиками и вдобавок располагал автоматом АК-47. И при этом имел защитника в лице Розенберга, не так ли?
— Да, конечно. — Теперь она смотрела на него.
Напряжение спало. Большинство глаз следило за тем, как он, медленно расхаживая по аудитории, высматривал очередную жертву. Чаще всего на вопросы во время лекций отвечала Дарби, а Каллаган хотел более широкого участия других студентов.
— Почему, по вашему мнению, Розенберг сочувствует Нэшу?
— Он любит торговцев наркотиками. — Это был Сэллинджер, поверженный, но все еще пытающийся иронизировать.
Каллаган одобрял дискуссии на лекциях. Он призывно улыбнулся своей жертве, словно поощряя ее к тому, чтобы продолжить поединок.
— Вы так считаете, Сэллинджер?
— Безусловно. Торговцев наркотиками, растлителей несовершеннолетних, незаконных обладателей оружия, террористов. Розенберг просто восхищается этими людьми. Они его слабые и обиженные дети, поэтому он должен защищать их. — Сэллинджер пытался продемонстрировать праведное негодование.
— А как следует поступать с этими людьми, по вашему просвещенному мнению, господин Сэллинджер?
— Очень просто. Сначала справедливый суд с участием хорошего адвоката, затем быстрое и тщательное рассмотрение апелляции и после этого наказание, если они виновны.
Слова Сэллинджера звучали совсем как у добропорядочного правого, что считалось непростительным грехом среди студентов Тулейна.
Каллаган скрестил руки на груди.
— Продолжайте, пожалуйста.
Сэллинджер почуял западню, но продолжал идти напролом. Терять ему было нечего.
— Я имею в виду, что мы неоднократно встречали дела, в которых Розенберг пытался перекроить конституцию и создать лазейки для того, чтобы, исключив основания, позволить заведомо виновному подзащитному оправдаться подчистую. Это отвратительно. Он считает тюрьмы неоправданной жестокостью по отношению к человеку, поэтому согласно Восьмой поправке все заключенные должны быть освобождены. Слава Богу, что он находится сейчас в меньшинстве, а вскоре может оказаться в одиночестве.
— Вам
— Чертовски.
— Вы один из тех нормальных, патриотически настроенных средних американцев, которые желают ему смерти во сне?
В аудитории раздались смешки. Сейчас можно было смеяться без опаски. Сэллинджер знал, что честно лучше не отвечать.
— Я бы не пожелал этого никому, — пролепетал он в полном смущении.
Каллаган вновь мерил шагами аудиторию.
— Ну что ж, спасибо вам, господин Сэллинджер. Мне всегда доставляют удовольствие ваши комментарии. Вы, как обычно, изложили нам взгляд непрофессионала на юриспруденцию.
Смех стал громче. Щеки Сэллинджера запылали, и он плюхнулся на свое место. Каллаган оставался невозмутимым.
— Мне бы хотелось поднять интеллектуальный уровень этой дискуссии. Давайте, мисс Шоу, объясните, почему Розенберг сочувствует Нэшу.
— Вторая поправка предоставляет людям право иметь и носить оружие. Для судьи Розенберга это положение является буквальным и абсолютным. Ничто не должно запрещаться. Если Нэш хочет иметь АК-47, или ручную гранату, или базуку, штат Нью-Джерси не может принять закон, запрещающий это.
— Вы согласны с ним?
— Нет, и я не одинока в этом. Решение принято восемью голосами против одного. Никто не поддержал его.
— Чем руководствовались остальные восемь судей?
— Их довод вполне очевиден. Штаты имеют веские причины для запрещения торговли и владения некоторыми типами оружия. Интересы штата Нью-Джерси перевешивают права Нэша, предоставляемые Второй поправкой. Общество не может позволить своим членам владеть сложным вооружением.
Каллаган смотрел на нее внимательно. Привлекательные студентки на юридическом факультете Тулейна были редкостью, но когда такая появлялась, он не упускал случая, чтобы заняться ею. Последние восемь лет он почти не знал неудач в этом деле. В большинстве случаев оно было простым. Девицы прибывали в колледж уже раскрепощенными и свободными. Дарби же была иной. Впервые он заметил ее в библиотеке во втором семестре на первом курсе, и ему понадобился целый месяц, чтобы уговорить ее поужинать с ним.
— Кто изложил мнение большинства?
— Рэнниен.
— И вы согласны с ним?
— Да, это совсем простое дело.
— Тогда что же случилось с Розенбергом?
— Я думаю, что он ненавидит остальной состав суда.
— Он что, выступает с особым мнением лишь из сварливости?
— Зачастую да. Его мнения все чаще оказываются необоснованными. Возьмем дело Нэша. Для такого либерала, как Розенберг, вопрос о контроле над оружием является простым. Он должен был излагать мнение большинства. И десять лет назад он так бы и поступил. В деле Фордиса, рассматривавшемся в 1977 году в суде штата Орегон, он прибегнул к гораздо более узкому толкованию Второй поправки. Его непоследовательность становится досадной.