Дело о самоубийцах

Ломака Виктор Петрович

– Ох, Гарри, - вздохнула девушка, - хватит тебе уже дергаться! Выздоравливай скорее, и забудь об этом деле. Тем более что оно уже закрыто. Для всех всё вполне очевидно: два несчастных случая и один суицид.

Они помолчали.

– Сколько я уже без сознания, Джо?
– спросил, наконец, Ковальский.

– С того вечера вот уже третьи сутки пошли.

Первые сутки ты в клинике провел, а потом, когда ты вышел из комы, тебя привезли домой. Врач сказал, что тебе ничего уже не угрожает, и что ты должен вот-вот прийти в себя. Хотели дать тебе сиделку, но я сказала, что справлюсь сама. Спасибо капитану, дал мне выходные. Говорит: сиди с ним, пока не очнется, а я, мол, обойдусь пока без секретарши.

– Спасибо, Джо!
– с чувством промолвил Ковальский.
– Ты не представляешь, как это плохо, когда у тебя никого нет.

– Как это нет, глупый!
– с неожиданной страстью воскликнула она.
– А я! А Рич! Да все ребята в отделении за тебя переживают! Кстати, твои коллеги предлагали дежурить у тебя по очереди, но я сказала, что пока сама справлюсь.

– Спасибо... вам... всем.
– Ему было и приятно, и в то же время как-то нехорошо на душе.

"Вот так!
– думал он, расчувствовавшись.
– Считаешь, что ты никому не нужен, а оказывается, что это далеко не так! И все эти люди, которые... которых я... Нет, это все неправда, что "он" говорил мне "там"... "тогда": я бы никогда не причинил им зла, и у меня не было таких желаний и мыслей... Впрочем, о чем это я снова! Это ведь был всего лишь кошмар. Ведь так? Так!!!".

– О чем думаешь, Гарри?

– Да так, ни о чем.
– Он взял ее руку и неожиданно для себя поцеловал.
– Джо, у тебя что, новые духи?

– Ты заметил!
– Она улыбнулась.
– Нравятся?

– Очень. Если бы ты знала, как давно я ждал этот запах!

***

Осень уже подходила к концу. Сегодня первый день, как выпал снег. Но к обеду выглянуло солнце, и снег растаял. Только на северной стороне домов кое-где все еще лежали небольшие белые островки.

Ковальский шел к дому Нортона, сжимая в кармане рукоятку своего "вальтера".

"Так больше продолжаться не может!
– думал он, кусая губы.
– Вот уже больше месяца, каждую ночь - кошмары! И каждую ночь я расстреливаю своих сослуживцев, стреляю в лицо своей девушке... Он что, хочет довести меня до сумасшествия, как тех трех несчастных? Чтобы я действительно пошел и сделал "это"? Нет, этого не будет! Уж я-то не псих, я ему не поддамся... Или он снимет с меня это проклятие, или я за себя не ручаюсь. Пристрелю его, как бешеную собаку!".

Неожиданно картинка с изображением идущего Ковальского вздрагивает и начинает удаляться от нас, словно объектив камеры отъезжал вверх - сначала медленно, а потом все быстрее. И вот уже улица становится узкой серой лентой, а дома по обе стороны - маленькими разноцветными квадратиками. А скоро и весь город превращается в мозаичный рисунок, величиной с детскую ладошку. Потом пошли облака, сначала легкие, потом все гуще и гуще, и, наконец, наступает полный мрак, в котором лишь мигает отраженным светом красный индикатор видеокамеры. Наконец, в объективе появляется голова доктора Нортона, словно камера каким-то образом выходит из нее наружу, а затем отъезжает под потолок его кабинета. Мы видим, что Нортон лежит на кушетке, прямо под своими дипломами в рамочках. На его расслабленном лице застыла счастливая улыбка. И хотя глаза его открыты, но, похоже, он спит и видит сон. И этот сон ему нравится.

Экран гаснет. Голос Нортона за кадром:

"... Пришло время прощаться, Гарри!
– Звучит громкий пистолетный выстрел.
– Но не расстраивайтесь, инспектор: все только начинается. Вы даже не представляете, как много времени может уместиться в те короткие мгновения, пока угасает ваше сознание!".

8.02.2018г.