Дело о серебряном копье
Шрифт:
Марк подошёл к гробу и взглянул на покойную. Она была одета в чёрное, бархатное платье с высоким, гофрированным воротником. Её светлые волосы были уложены в аккуратную причёску с маленькой расшитой мерцающим бисером шапочкой на макушке. Кружевная мантилья была разложена вокруг лица аккуратными складками. При жизни эта дама была красива и даже величественна, и смерть не лишила её этих достоинств. Её бледное и до сих пор гладкое лицо было спокойным, резкие черты и высокие изогнутые брови свидетельствовали о решительном и твёрдом характере. Белые ухоженные кисти рук
— Она всё время носила их с собой, — пояснил де Монтезье, встав рядом с Марком. — Я решил, что они должны остаться с ней навсегда.
А взгляд Марка тем временем скользнул ниже на бархатный, расшитый золотом покров, которым тело было укрыто до пояса. Вышивка была выполнена мастерски, и представляла собой загадочное сплетение вензелей и стилизованных цветов — лилий и ирисов. А по самому краю вилась строчка, которая была вышита изысканными в своей простоте буквами.
— «Там мирно спит под каменной плитой», — прочёл Марк.
— Тётушка сама вышила этот покров, словно знала, что может случиться, — пояснил де Монтезье. — Она была мастерица...
— Златошвейное искусство — это гордость ордена святой Иветты, — заметил Марк, любуясь покровом. — Неудивительно, что сёстры обучают ему своих пансионерок.
— Да, святая Иветта, — кивнул де Монтезье. — Взгляните, она слева от статуи святой Лурдес. Эта дама была почитаема женщинами в нашем семействе, а мужчины молились святому Себастьяну, потому что все до одного были воинами.
Марк обернулся и подошёл ближе к статуям в нишах. Все три были сделаны алкорскими мастерами из окрашенного дерева и в неярком свете пляшущих в лампадах огоньков казались живыми. Раньше Марк уже видел в базилике Лианкура статую святой Иветты, которая покровительствовала женскому рукоделию и заботилась о младенцах женского пола. Там она была изображена взрослой женщиной с веретеном и прялкой. Но здесь это была юная девушка с золотыми локонами, небрежно облокотившаяся на высокие резные пяльцы. В её руке поблескивал круглый сундучок, в котором девушки на юге хранят свои принадлежности для вышивания.
— Прекрасная работа... — проговорил он, невольно залюбовавшись скульптурой.
— Тётушка очень любила эту статую и постоянно молилась перед ней, — сообщил де Монтезье. — Я заказал для нашей семейной базилики ещё одну такую, но в другой позе. Там у неё в руках моток кружев и коклюшки. Но тётушка всё равно любила эту больше. Наверно потому, что сама была златошвейкой.
— Что ж, — Марк ещё раз со всем почтением взглянул на покойную баронессу и обернулся к её племяннику, — я больше не смею отнимать ваше время. Скажите, могу ли я осмотреть её комнаты?
Де Монтезье ответил ему недовольным взглядом, но потом, видимо, вспомнил, что уже согласился на проведение расследования.
— Идёмте, я позову мажордома и велю ему оказать вам полное содействие.
Они снова поднялись наверх, и де Монтезье представил Марку своего мажордома, высокого худощавого старика с хищным носом и кустистыми бровями. Тот
Комнаты были богато обставлены, все вещи тётушки графа де Монтезье были новыми, тонкой работы, одежда сшита хорошим портным из дорогих тканей. Её драгоценности лежали на виду в небольшой шкатулке, а в ящиках секретера были только переписанные от руки стихи духовного содержания, счета из лавок и несколько рецептов блюд. Всё время, пока Марк обыскивал эти идеально прибранные комнаты, он не мог отделаться от ощущения пристального взгляда молчаливого мажордома, а ещё от какой-то неудовлетворённости, причин которой не понимал. Только выходя в коридор, он понял, что его смутило. В комнате уже основательно прибрались и, возможно, часть бумаг из секретера пропала.
Мажордом и не думал возражать. Он подтвердил, что после смерти госпожи он велел горничным прибрать её комнаты. Насчёт бумаг он ничего сказать не мог, или не хотел, как подумал про себя Марк. Он расспросил его о Марион, и тот подтвердил, что после того, как тело её госпожи увезли в ратушу, она вернулась домой. Ей обработали и перевязали рану на руке — длинный порез от запястья до локтя, после чего она закрылась у себя и долго плакала. Потом она ушла, сказав, что ей нужно повидать господина Жозефа, как она с детства звала де Менара. Обратно она уже не вернулась. Да, мажордом встревожен её долгим отсутствием и уже известил об её исчезновении полицию магистрата, но не уверен, что может ещё что-то сделать.
Марк спросил его о наёмной карете и тот ответил, что отправил искать такую лакея Бастьена. Этот Бастьен был немедля вызван, и Марк расспросил его. Тот сказал, что нашёл эту карету на углу возле дома. Возница спал на облучке, но, услышав о заказе, немедля вызвался его исполнить. Ему пообещали заплатить серебром, и он согласился увезти баронессу и её служанку на улицу Источника короля Анри, подождать там и привезти их обратно.
Напоследок Марк просил показать ему сломанную карету баронессы, на что мажордом сообщил, что её уже оттащили в каретную мастерскую в конце улицы Сломанного копья.
В поисках улик
Марк покинул дом графа де Монтезье со странным чувством. С одной стороны, граф согласился на его вмешательство в это дело и вполне искренне отвечал на вопросы, но с другой, был явно не в восторге от этого и вполне мог что-то утаить, оберегая тайны своего семейства. Слуги тоже хоть и отвечали гостю своего господина, всё же держались замкнуто, возможно, опасаясь сболтнуть лишнее и вызвать гнев хозяина. При этом Марк не мог счесть подобное поведение странным, поскольку прекрасно знал, что вторжению в личную жизнь свойственно противиться всем, независимо от сословия и положения в обществе. Ему не раз приходилось пробивать стену скрытности и недоверия ярлыком тайной полиции и собственным высоким статусом.