Дело о заикающемся троцкисте (Агентство 'Золотая пуля' - Сборник новелл)
Шрифт:
Видимо, при воспоминании о Спозараннике в моих глазах промелькнуло что-то зверское, потому что полковник постарался взять себя в руки и горько произнес:
– Вот ведь... В Анголе был, в Йемене, в Афгане воевал, Чечню прошел ни хрена мне не страшно было, а тут собственная дочь до истерики довела...
– Да вы расскажите, в чем дело!
Сорокин посмотрел на меня с мукой и задал совершенно неожиданный вопрос:
– У вас есть деньги?
– Деньги?!- переспросил я идиотским тоном, чтобы выиграть время и успеть перегруппироваться.- Откуда деньги у бедного завхоза?
Сорокин завыл,
На свое имя.
***
Я вел машину, поглядывая на Сорокина, вцепившегося в "торпеду", как малое дитя в мамину сисю. Полковник каждые восемь секунд смотрел на командирские часы и нервно шептал без остановки:
– Направо... Должны успеть... После светофора - еще раз направо... Ты не волнуйся, сынок, я ведь понимаю - деньги казенные, пять тысяч - не шутки...
Ой, не шутки, думал я. Обнорский мне может так впаять, что свою наготу мне придется прикрывать исключительно человеколюбием и милосердием, на которые меня прошибло при встрече с этим плачущим Героем России. С другой стороны, шептало мне мое доброе сердце, у тебя тоже когда-нибудь будет дочь, которая, возможно, попадет в дурную компанию...
Нет, лучше так: может, у твоего коллеги Спозаранника дети попадут в дурную компанию, и ты ему бы тоже... Обнорскому хорошо - он в Финляндии, трубу отключил - экономит деньги Агентства, зато как приедет - вообще трубку вешать не будет, а Ксюха хороша - в такую хреновину вписала...
Все эти умные мысли посещали меня, пока я крутил руль под чутким руководством бормочущего летчика. В какой-то момент мне даже показалось, что кручу я не руль, а штурвал, и все его заклинания раздаются в моем шлемофоне. Полковник тоже это почувствовал и, подражая интонации героя известного фильма ("Прикрой, атакую!"), заговорил громче:
– Риска тут нет никакого прижучим подонка... Как пить дать - прижучим!
– А он точно один придет?- я решил проявить неиспользованный доселе профессионализм.
– Если не один - мы не откроем,- храбро ответил Сорокин.- Милицию вызовем, если что...
Мне захотелось сменить тему:
– А как вы узнали, что дочка принимает наркотики?
Глаза летчика стали жесткими, желваки заходили под кожей как живые.
– Э-э, сынок, я на войне на них насмотрелся. Речь, зрачки... Да она и не отпиралась. Сразу плакать стала: папа, они меня убьют... Я говорю сколько? Она: пять тысяч должна... Я сразу про Обнорского подумал. Решил, что не откажет братану... А его нет. И тут ты - такая удача...
И я, как человек, ненавидящий штампы, увидел: на полном серьезе по его небритой щеке сползла "скупая мужская слеза", которую он смущенно вытер кулаком. Я был готов расчувствоваться, но вовремя вспомнил о Спозараннике и только мужественно кивнул.
Собственно, история, рассказанная Сорокиным, ничего необычного из себя не представляла. Его шестнадцатилетняя дочь Лиза была законченной наркоманкой и тянула из дома все, что попадалось под руку. Крутой папин характер и неудачное самоубийство матери, как ни странно, повлияли на ее поведение, и она перестала красть деньги и шмотки
Мне даже не верилось, что это я бросился звонить Обнорскому на мобильный и, узнав, что он отключен, позвонил знакомому кидале по кличке Будда с просьбой изготовить "куклу", после чего был нецензурно послан подальше. Мне еще больше не верилось, что затем я собственными руками отомкнул сейф и достал оттуда все имеющиеся деньги Агентства, стараясь не смотреть в благодарно слезящиеся глаза Героя России Сорокина.
Сентиментальность, которая всегда так некстати выбивает меня из седла и заставляет совершать абсолютно кретинические поступки, никогда не упускала возможности сыграть со мной "в дурачка". Обнорский говорит, что мне просто лень подумать и принять верное решение, но я-то знаю, что тут дело не в лени, а в элементарном недостатке времени. Этого, кстати, не понимает и Горностаева, считающая меня банальным самцом, не способным удержаться от первобытных инстинктов при виде любой юбки. Где ей понять, что виной всему сострадание...
Пока я размышлял, мы уже ехали вдоль большого старого дома, на который полковник показал дрожащим пальцем.
– Здесь?- спросил я.
– Ага, во двор...
Я завернул во двор и припарковался под чьим-то окном. В нем торчали два ужасно коварных на вид существа - облезлый кот и такая же облезлая бабуся.
Подмигнув им для храбрости, я пошел вслед за Сорокиным, который бодрым шагом погружался в зловонную тьму подъезда.
***
Мы поднимались по захламленной лестнице. Многие двери были открыты настежь, за ними просматривались облезлые коридоры. Остановившись на площадке второго этажа, Сорокин достал ключи.
– Решил дома ничего не затевать - приятель ключи от коммуналки дал. Дом почти расселен, квартиры три жилых осталось. Здесь тоже никого, приятель последний не съехал.
Он открыл дверь, и мы пошли по длинному коридору, который мало чем отличался от всех предыдущих. Играло радио, и, невольно прислушавшись, я узнал, что где-то дует "ветер северный, умеренный до сильного, фью-фью...". Полковник отомкнул одну из дверей, и мы зашли в комнату.
Обстановка в ней была настолько понятной, что я автоматически подумал: все готово к переезду, вот счастливцы!
Вся мебель была аккуратно сдвинута и зачехлена. Книги, связанные в стопочки, возвышались у стены. Вместо люстры с потолка свисала неопрятная лампочка.
Сидеть, да и стоять, было, в общем-то, негде.
Сорокин был на взводе и нервно заходил по узкой дорожке между секретером и стопкой словарей.
– Минут через десять подъедут... Значит, с дочкой так договорились - мы в коридоре прячемся, она его в квартиру ведет, достает деньги из секретера, отдает ему и выходит. Пока он их считает, влетаю я, ты страхуешь. Бабки забираем, чистим рыло, сматываемся. Доча не при делах - вроде как налет... Ну как?..