Дело об оффортах
Шрифт:
Итак, Майков, что называется, залечивал раны в ресторане. Из тех двадцати пяти, кто участвовал в последнем рейдерском захвате, на свободе остались пятеро. Вот за всех они и пили горькую, вспоминая каждого.
За соседним столиком, судя по всему, веселья тоже не хватало. Мужская компания пила без куража, анекдотов, веселых историй и занимательных воспоминаний. Наконец, обе компании дошли до черты, за которой начинался поиск виноватых.
Майков сидел к соседней компании спиной. Банальщина, которую он слышал, его не раздражала. Какое ему дело до их дурацких тостов.
– Да они же бесплатно там всю жизнь обитали, Федяй, кончай свист, слезу вышиб. Была бы у меня такая мастерская, я бы и за деньги снимал. Разве это оплата – гроши.
– Да, гроши, а как еще, коли искусство для народа! Искусство задаром! Я вчера книгу у Светки в библиотеке приметил – «История Лесовска». Полистал, пока Светку ждал. Смотрю, о, ничего себе – отцовские работы. Брякнул ему, поздравляю, денег не даешь, жмотишься, а картинки печатаешь в подарочных книгах. А он говорит, что это бесплатно. Так сказать, из любви к искусству. Мол, разрешил соседу-художнику при оформлении использовать. Какая-никакая реклама. Гуманист! Сыну пожрать не на что, а этот направо-налево раздает все бесплатно. Ну и как ему после этого за мастерскую платить?!
Майков сразу и не сообразил, что вперед торкнуло в голове: о «бесплатно» или «без договора». Высший пилотаж в любом деле, когда обычные, казалось бы, слова моментально порождают целую цепочку фантазий или реальностей. Вот и Майков, услышав только обрывки фраз, машинально подумал, дело можно раскрутить в обратную сторону. Заставить издателей заплатить – создать конфликт на голом месте.
У Майкова, вообще, была выработана своя собственная и, как он полагал, стройная мировоззренческая система, которая гласила: там, где конфликт, работы непочатый край.
Он больше не слушал путаную перепалку подвыпившей компании, но сменил дислокацию и сел так, чтобы видеть все происходящее за соседним столиком. Его очень заинтересовал Федяй. К нему, источнику конфликтной информации, следовало присмотреться и прислушаться внимательнее.
Внешний вид и некоторые жесты Федяя подсказали Майкову немало интересного. На вид сыну художника было за двадцать. Худой, импульсивный, не очень опрятный. В профиль хорош. Женщины любят таких слегка небритых, утомленных, с поволокой в глазах юнцов с бледным блуждающим взглядом.
«Ишь ты, птица-говорун, – подумал Майков, рассматривая своего потенциального клиента, – папка денег не дает, плохой папка, мог бы и продать картинки и пособить Федяю. Федяю с компашкой погулять не на что».
Пора было уходить, обе компании досидели, что называется, до последнего посетителя. В другой раз Майков исчез бы пораньше, но не сегодня.
Приятели Федяя потянулись к выходу. Встал и Федяй, и шаткой походкой направился было к выходу, но снова вернулся к столу, оглядел его в надежде, что в бутылках осталось хоть что-нибудь. – Мужик! Чего скучать в одиночестве, давай к нашему столу, – к Федяю подошел Майков.
Федяй недоверчиво поглядел на добросердечного зазывалу и улыбнулся. Майков показался ему столь несуразным и смешным, что не вызывал опасения или мысли о подвохе.
– Мужик! Все нормально, это наш стол. Я только хотел выпить пять грамм на посошок. А нету… Не-ту, а я хотел.
– У тебя нету, а у нас есть. Пойдем, пойдем, дорогой, к нашему огоньку. Раз человеку надо пять грамм, значит надо. Человек человеку помогать должен, – сочувственно прошептал на ухо Федяю Майков. – Пошли, пошли, брат. Тебя, кажется, друзья Федяем называли.
– Федяем, Федяем, а как иначе.
– Приятели не потеряют, ушли вроде как, может, ждут?
– Эти-то, как же, ждут… Бросили одного. Живописцы хреновы. Не. Не потеряют.
– Тогда тем более покатили к нашей поляне.
Майков представил нового знакомого приятелям.
– Все нормально, мужики, это Федяй, хороший парень, художник, Федяй, ты художник?
Тот кивнул:
– Художник, хороший художник.
– Ну вот. Я и говорю, художник. Ему пять грамм за нашим столом не возбраняется налить?
Компания отреагировало вяло, и здесь все были в хорошем подпитии и уже плохо соображали, зачем Майков притащил этого парня.
Майков щедро разливал, но сам уже не пил, а Федяй совсем поплыл и, когда сам попытался налить рюмку, Майков по-отечески приобнял его.
– Давай, Федяй, выкладывай, кто твоего отца, замечательного художника, обидеть посмел, кто лишил тебя законного гонорара?
Федяй вдруг пьяно закатил глаза и… заплакал навзрыд. Так горько и натурально, что даже Майков испугался. К рыдающему обернулись припозднившиеся гости сразу с нескольких столов.
Майков театрально распрямился и, словно трибун, отведя руку, в сторону произнес:
– Спокойно, господа, не стоит волноваться. Мой друг Федор сегодня расстался с любимой девушкой. Она взяла и уехала без всякого предупреждения в другой город.
Пьяный Федяй зарыдал еще сильнее, словно бы и вправду лишился большой и чистой любви.
– Да, Федор, художника обидеть может каждый. Рассказывай, кто это бесплатно публикует шедевры твоего папеньки. Федяй уставился на нового приятеля, силясь что-то ответить, но смог выдавить из себя лишь одного слово – «Ага».
– Ага? Чего ага? Про книгу рассказывай, рисунки, – не унимался Майков.
Но Федяй был уже не способен вести разговор. Поняв это, Майков решил учинить «допрос» завтра, если, конечно, паренек будет в состоянии вести беседу после столь бурного возлияния. – Где живешь, Федяй, куда везти твой дивный образ. Баиньки пора, мамка с папкой заругаются.