Дело об отравленных шоколадках

Беркли Энтони

— А теперь, — продолжала вещать миссис Филдер-Флемминг, — возьмем почтовую марку. Я абсолютно согласна с сэром Чарлзом в том, что убийца, человек в высшей степени сообразительный, намереваясь устроить для себя безупречное алиби, никому бы не доверил отправку рокового пакета по почте. Я исключаю вариант, что он имел сообщника, это было бы слишком опасно; имя сэра Юстаса не могло остаться незамеченным, обнаружилась бы связь. Убийца, убежденный в том, что подозрение падет на кого угодно, но только не на него (вечное заблуждение всех убийц), с риском для собственного алиби решает все-таки сам опустить пакет. Чтобы дело получило наконец свое завершение, необходимо было установить местонахождение этого человека между восемью тридцатью

и девятью тридцатью того вечера в районе Стрэнда. Задача представлялась мне невероятно трудной, но, к моему удивлению, все оказалось очень просто. Человек, о котором я все время говорю, присутствовал на ужине в отеле «Сесиль». Там была вечеринка старых выпускников его факультета. Вряд ли стоит напоминать, что отель «Сесиль» находится напротив Саутгэмптон-стрит. Почтовое отделение на этой улице ближе всех к отелю. Спрашивается: чего же легче? Выскользнуть незаметно на пять минут — вот и все, что требовалось. А затем вернуться на свое место, пока остальные не заметили его отсутствия.

— А что, в самом деле? — захлебнулся от восхищения мистер Брэдли.

— У меня есть еще два заключительных пункта. Помните, когда я говорила о сходстве нашего дела с делом Молине, я подчеркнула, что сходство это не только удивительное, оно и проявляет кое-что. Объясню, что я имела в виду. Я имела в виду, что параллель тут слишком очевидна, чтобы быть просто совпадением. Дело скопировано с дела Молине совершенно сознательно. И если это так, то вывод один. Убийство есть дело рук человека, постигшего глубины истории криминалистики, — дело рук криминалиста. Человек, о котором я говорю, — криминалист.

— Последний пункт моего выступления, — продолжала далее миссис Филдер-Флемминг, — касается опровержения по поводу помолвки между сэром Юстасом и мисс Уайлдмен. Через лакея сэра Юстаса я узнала, что сам сэр Юстас такого опровержения в газету не посылал. Ни он, ни мисс Уайлдмен. Сэр Юстас был взбешен, когда ему сказали об этом. Опровержение было послано без согласия со стороны этих лиц по собственной инициативе человеком, которому я предъявляю обвинение в совершенном убийстве.

Мистер Брэдли на минуту вышел из своего блаженного состояния:

— А как же нитробензол? Вам удалось связать нитробензол с личностью преступника?

— А это как раз один из тех немногих пунктов, по которым я полностью согласна с сэром Чарлзом. Я думаю, что нет никакой необходимости искать связь между личностью убийцы и такой чепухой, которую можно просто где угодно купить, не давая никаких объяснений по этому поводу.

Миссис Филдер-Флемминг явно держалась из последних сил. Речь ее, такая спокойная и по-судейски взвешенная, давалась ей нелегко. Чувствовалось, что с каждой фразой говорить ей было труднее и труднее. Ее душило волнение. Казалось, еще несколько фраз — и оно задушит ее совсем, хотя остальным членам Клуба ее переживания казались немного излишними. Она приближалась к кульминации своего сюжета, однако же не стоило впадать в крайность. Лицо ее заливал пунцовый румянец, а шляпка переехала на затылок и там истерически дергалась в такт переживаниям хозяйки.

— Вот и все! Дело завершено. Этот человек — убийца! — взвизгнула она, оборвав свою речь.

В зале стояла полная тишина.

— Ну? — не удержалась Алисия Дэммерс. — Так кто же он?

Пока миссис Филдер-Флемминг говорила, сэр Чарлз поедал ее глазами, все больше мрачнея. Наконец он грохнул кулаком по столу.

— Вот именно — кто? — проревел он. — А ну-ка, выкладывайте! Против кого направлены ваши нелепые инсинуации, мадам?

Всем было понятно, что сэр Чарлз заведомо отрицает выводы оратора, к чему бы они ни свелись.

— Обвинения, сэр Чарлз, обвинения, — пропищала миссис Филдер-Флемминг, поправляя его. — Вы что, не знаете или притворяетесь?

— Увы, мадам, — произнес сэр Чарлз с огромным достоинством, — не имею ни малейшего представления.

И тогда миссис Филдер-Флемминг изобразила трагедию.

Подобно королеве в пьесах известного рода, она медленно поднялась со своего места (только у королев не бывает на затылке трясущейся шляпки, и если лица их имеют свойство багроветь от натуги, они употребляют грим особых тонов, чтобы это скрыть), не замечая, что кресло за ней опрокинулось и глухо ударилось об пол (так рок отбивает чей-то последний смертный час), и, вытянув перед собой дрожащую руку, вперившуюся в сэра Чарлза, с высоты своего крохотного росточка (пять футов от пола) вскричала пронзительно:

— Ты! Ты и есть тот человек! Я вижу печать Каина на твоем челе! Убийца!

Все замерли от ужаса, а мистер Брэдли отчаянно вцепился в руку мистера Читтервика.

У сэра Чарлза пропал голос, и он проговорил чуть слышно:

— Она сошла с ума.

Когда выяснилось, что сэр Чарлз не намерен тут же разделаться с ней, уложив на месте, ни выстрелом из пистолета, ни пламенем своего испепеляющего взгляда, чего она весьма опасалась, миссис Филдер-Флемминг, укротив истерику, взялась за аргументацию своих обвинений.

— Отнюдь нет, сэр Чарлз, Я абсолютно в здравом уме. Вы любите свою дочь куда сильнее обычного, как может любить человек, потерявший жену, любить единственное существо слабого пола, оставшееся на его попечении. Вы решили во что бы то ни стало вырвать дочь из рук сэра Юстаса Пеннфазера, оградить ее юность, невинность, доверчивую душу от этого мерзавца, и тут все средства были хороши. Вы сами подписали себе приговор, когда сказали, что не считаете необходимым доводить до нашего сведения все, что говорилось в вашей беседе с сэром Юстасом. И действительно, не считаете, потому что тогда вы сказали ему, что скорее убьете его собственными руками, чем позволите жениться на своей дочери. Но все зашло слишком далеко, бедная девушка совсем потеряла голову от любви и не желала ничего слышать, а сэр Юстас был преисполнен желания на ее чувства ответить, и вам ничего не оставалось, как прибегнуть к последнему и единственному средству, которое могло бы предотвратить катастрофу, и ваша рука не дрогнула. Сэр Чарлз Уайлдмен, пусть судит вас Бог. А я не берусь.

Тяжело переводя дыхание, миссис Филдер-Флемминг подняла кресло и опустилась в него.

— Так, как, сэр Чарлз. — Сердце под жилеткой у мистера Брэдли едва не лопалось от счастья. — Кто бы мог подумать? Пойти на убийство! Ай-ай-ай, какой ужас, какой немыслимый ужас.

Это было впервые, чтоб сэр Чарлз не заметил назойливого жала. Вряд ли вообще какие-то слова до него доходили. Теперь, когда он стал понимать, что миссис Филдер-Флемминг предъявила ему обвинение самым серьезным образом, а не в припадке преходящего безумия, сэр Чарлз почувствовал, как и мистер Брэдли, что сердце у него в груди вот-вот лопнет. Его лицо наливалось кровью, будто забирая пунцовость со щек миссис Филдер-Флемминг, которая стала бледнеть. Вообще он был похож сейчас на ту лягушку из детской сказки, которая дулась-дулась и, не рассчитав, лопнула. Роджер, совершенно ошарашенный бурной речью миссис Филдер-Флемминг, встревожился не на шутку за него.

Но тут сэр Чарлз вновь обрел спасительный дар речи.

— Господин президент, — вдруг прорвало его, — если эта дама не шутит, а надо сказать, что так приличные люди не шутят, то как это понимать? Должен ли я принимать всю ее абракадабру всерьез?

Роджер взглянул на миссис Филдер-Флемминг и поперхнулся. Ее полное решимости лицо, казалось, окаменело. Пусть сэр Чарлз называет это абракадаброй, но его противнице удалось построить версию, и причем не дырявую, а вполне обоснованную.

— Я полагаю, — сказал он, стараясь тщательно подбирать слова, — что, если бы обвинение выдвигалось не против вас, сэр Чарлз, а против кого-то другого, вам пришлось бы согласиться, что оно достаточно аргументировано и, уж если дело на то пошло, к нему придется отнестись со всей серьезностью, хотя бы из необходимости опровергнуть.