Дело огня
Шрифт:
Никто не бежал к нему, поднимая тревогу, никто не наблюдал за мостом — этот пост не имел особого значения. Они просто заворачивали назад тех, у кого не ко времени разгулялась похоть. Может быть, часового получилось бы и не убивать. Если бы знать, что он один.
Инспектор аккуратно — все-таки очень шумное дело эта амуниция — опустил тело в одну из промоин, свел над ним ветки. Найдут, конечно, если будут искать, но найдут не сразу.
Перебежками добрался до бывшего поста — а там выпрямился и пошел, не скрываясь — пропустили и пропустили.
А вот у входа в пропиточный цех так уже не выйдет. Там двое. И двое внутри. Значит, придется рубить и стрелять.
Он резко вдохнул и выдохнул. Стоп. Стоп. В голове словно зазвучал голос Асахины:
«Чтобы температура держалась ниже точки вспышки, котлы охлаждают водой, поступающей из запруды. Видите трубы вон там? Когда температура начинает подниматься — синий кран ослабляют. Если она опускается — закручивают…» Но ведь если из труб не будет поступать вода — синий кран можно ослаблять сколько угодно…
А трубы охраняются? А трубы не охраняются. Они просматриваются с четырех постов — и если кто-то, кому не положено, будет с ними возиться слишком долго, на него обратят внимание. Да и сами рабочие наверняка приглядывают — от этого их жизни зависят… В принципе, этого достаточно. Но не сегодня. Топор бы раздобыть. Шум, конечно, — но Тэнкэну шум сейчас скорее полезен.
В тени цеховой стены он пробрался к трубам, ползущим от запруды к цеху. Ба, да они бамбуковые! И разумно, пожалуй, — металл нужен только там, где уже горячо, так отчего здесь, подальше от цеха не обойтись деревом. Кто же в здравом уме будет неосторожен с такой трубой? И мы не будем неосторожны. Мы будем тщательны.
Тэннен-рисин-рю — стиль, придающий большое значение силе удара. Пробивающий вражескую защиту, а не обходящий ее с помощью хитроумных финтов. Поэтому ученики упражнялись с боккэнами, утяжеленными против настоящих боевых мечей. И поэтому боккэны часто разлетались в щепки…
Удар, еще удар… Вверх брызнул фонтан — не хуже, чем в императорском саду. Вот пропасть… Значит, синий кран был уже открыт на полную мощность. На самом деле — неплохо. Только… Нет, Сайто не стал пригибаться — выстрел, другой, они сейчас сами сообразят, что палить почем зря в темноту не стоит… но бегать с такой ногой все-таки не хочется. Нехорошо вышло с фонтаном. Просчитался.
Рабочие пропиточного шум поднять должны — но если охрана новая, они могут попытаться их удержать — так что лучше добавить заранее. Достаточно далеко он отбежал? Пожалуй.
— Слушайте! — рявкнул он во весь голос. — Это ж охладительная труба лопнула!
Те, кто поближе, конечно, прекрасно слышали два сильных удара — а может, и видели отблеск меча, — но те, что дальше, видели только фонтан.
Из пропиточного цеха было два выхода: один — со стороны ручья, другой — со стороны бараков. В первый завозили тачки с предназначенным к пропитке деревом, из второго — выкатывали. Наверное, в цеху есть что-то на случай вот такого вот несчастья — и надо бы не дать это «что-то» применить.
У второго выхода двое охранников размахивали дубинами, не давая рабочим покинуть цех. С отчаяния те могут и исхитриться остановить котлы… Сайто подбежал к сторожам и в два удара очистил дорогу.
— Ну, чего встали?! — заорал он на рабочих, обомлевших от неожиданности. — Бегите в бараки, выводите людей, гоните их вверх по дороге! Сейчас взорвут плотину!
— Взорвут? — кто-то сохранил голову на плечах, вообще-то молодец, но сейчас — лишнее.
— Взорвут! Трубы разнесло — там такой фонтан, с дороги видно! Бегите и всех гоните вверх!
После этого налаживать что-либо в цеху ни у кого настроения не было. А у Сайто настроения не было выяснять, насколько близка точка вспышки. Кругом свиристел пар, ревел скованный огонь и стонало железо — он отступил в сторону, чтобы толпа не снесла, окинул взглядом опустевший цех — и заковылял вместе с последними, стараясь держать голову ниже и прятать меч, чтобы издали сойти за одного из рабочих. Если заметят, пожалуй, отбиться можно, но хорошо бы дойти до бараков тихо.
Нога болела с каждым шагом все сильнее — растревожил вместо того, чтобы дать покой, эх, Кондо всегда ругал за такие дела, особенно его, к боли относившегося легкомысленнее других.
— Стой! Стой! Куда?! Поворачивай! — охранники у бараков, видя, что пахнет бунтом, похватали уже не палки, а пистолеты. Один успел выстрелить — и тут же исчез в месиве тел, сладострастно топчущих и рвущих. Второго Сайто срубил и подхватил пистолет раньше, чем несчастный упал. Двое других предпочли бежать.
Теперь оставалось самое сложное — направить толпу куда надо. Потому что есть еще солдаты, которые, скорее всего, не поняли, что произошло.
С помещением конторы было что-то не так. Казалось бы, ничего не изменилось — разве что освещение. Глухие жалюзи, заморские лампы с гнутыми стеклами… а вот в самом воздухе что-то искривилось, как тогда на ужине, только много, много сильнее. И можно было угадать, где проходят складки, — по тому, как стояли и двигались люди.
— Господин Асахина. Очень рад вас видеть, — маленький чиновник с необычайно белым, нежнее лепестка кувшинки, лицом, был центром, средоточием расходящегося по комнате холода.
«Как алмаз, который крепче камня, сделал Я чело твое; не бойся их и не страшись перед лицем их, ибо они мятежный дом», — вспомнил Асахина. И ответил спокойно:
— Доброй ночи, господин… дайнагон.
Вот бы кому пошел наряд времен Камакура… и времен Нара, и времен Эдо. Но много лучше ему бы пошла земля. Со всех сторон.
«Нет», — сказала земля и накрыла его самого, выворачиваясь наизнанку, вытесняя его куда-то туда, где шуршало и скреблось, заменяя его собой.
Он задыхался, он боролся с накрывающим валом. Каким-то образом колдун почуял один из самых темных его ужасов — быть погребенным заживо. Опоры под ногами не было, а грудь сдавливало все сильнее. Он знал, чего хочет Уэмура, — просьбы о пощаде, хотя бы мысленной, хотя бы знака. Вернуться домой, на свет, к О-Аки и малышам — разве для этого не стоит поступиться гордостью?