Дело «Памяти Азова»
Шрифт:
Я вполне понимаю «белогвардейца в форме морского офицера», который с презрением оценил переодевание Раскольникова. И как ни пытается обелить себя в мемуарах член Реввоенсовета, постыдное поведение скрыть не удается. Офицером, который опознал «красного лорда» в грязном псевдоматросе, был бывший однокашник Раскольникова мичман Оскар Фест — весьма заслуженный, в отличие от Раскольникова, офицер. К моменту их неожиданной встречи Фест успел повоевать на эсминце «Самсон» в Рижском заливе и в битве за Моонзунд, являлся активным участником Ледового похода Балтийского флота из Гельсингфорса в Кронштадт. После восстания на Минной дивизии в 1918 году был арестован ВЧК и в течение двух месяцев сидел в тюрьме. После освобождения, не испытывая больше судьбу, бежал к белым. На английскую эскадру был командирован как офицер связи.
Врет Раскольников и относительно того, как его обыскивали. Дело в том, что несколькими страницами дальше в своих мемуарах он признает, что, прибыв Англию, имел при себе определенное количество (и, видимо, не малое) царских золотых. Откуда у него появились эти деньги, Раскольников не объясняет. По–видимому, член Реввоенсовета всегда возил с собой по фронтам мешочек с золотом (просто так, на всякий случай!). Хотя, может быть, царские золотые были присвоены им из корабельной кассы перед сдачей в плен. Последнее, впрочем, маловероятно. Обстановка на Балтийском флоте была настолько тяжелая, что никакого золотого запаса на кораблях вообще быть не могло. Как бы то ни было, но, несмотря на «обыск», свое золотишко член Реввоенсовета Республики все же каким–то образом сохранил.
Вообще попытка командира корабля изменить внешность перед попаданием в плен никогда не была характерна в российском флоте. Там честно сражались с врагом, предпочитая смерть позору плена, но если уж израненными и попадали в плен, то делали так, что вызывали восхищение неприятеля. За примерами далеко ходить не будем. Во время русско–английской войны 1808 года маленький российский тендер «Опыт» под командой лейтенанта Невельского принял неравный бой с тяжелым английским фрегатом «Сальстет».
Из воспоминаний отставного генерал–майора Баранова, бывшего в этом бою на «Опыте» гардемарином: «Утром 11 июня, выйдя из Свеаборга при тихом переменном ветре, ясном небе и пасмурности по горизонту, мы увидели через несколько часов трехмачтовое судно, близь того места, где должны были найти корвет «Шарлотт». Пасмурность лишила нас возможности отличить неприятельский фрегат большого ранга от своего корвета, бывшего прежде французским приватиром и купленного нами за его отличные качества… Припоминая опытность капитана и верность его морского взгляда, не смею утверждать, вполне ли умышленно мы приближались к ждавшему нас противнику; но когда нельзя было сомневаться, что это не корвет «Шарлотт», а сильный неприятельский фрегат, то, сделав опознавательный сигнал и не получив на него ответа, мы, по приказанию командира, положив сигнальные флаги и книги в ящики, наполненные песком, бросили их за борт и приготовились к бою. Спустя несколько времени, неприятельский фрегат, сблизясь с нами, сделал пушечный выстрел и поднял английский флаг. Мы же медлили поднятием своего флага, и эти минуты были самыми тягостными! Фрегат повторил еще холостой выстрел и вслед за тем послал нам выстрел с ядром. На это приветствие командир приказал тотчас ответить тем же и поднять наш флаг. С тендера раздался выстрел 12–фунтовой коронады, на ноке гафеля развился русский военный флаг; томительное ожидание кончилось! Все ожило, все встрепенулось; каждый старался употребить все свои силы и способности на поражение неприятеля, хотя бой был далеко не равен. »
Даже с первого взгляда было ясно, что расклад сил далеко не в пользу маленького «Опыта». Против сорока четырех тяжелых орудий «Сальстета» у Невельского было всего полтора десятка мелких пушек. Против четырехсот матросов «Сальстета» на «Опыте» не было и пятидесяти. У Невельского даже не было подчиненных офицеров. Вместо них двое мальчишек–гардемаринов, бывших в плавании практикантами.
С фрегата сигналом потребовали немедленной сдачи. Уверенные в удачном захвате посыльного судна, англичане сгрудились на палубе. Размахивая руками, они торопили. Но лейтенант Невельской выбрал бой.
Над посыльным суденышком дерзко взлетел ввысь красный стеньговый флаг. Маленький тендер бросал вызов своему грозному противнику. Даже без зрительной трубы было видно, как врассыпную бросились к орудиям английские матросы. Палуба «Сальстета» в мгновение опустела. Первым открыл огонь «Сальстет». Минуту спустя ответил и «Опыт». Неравный поединок начался. Малый ветер не уносил дыма, и вскоре противники уже только по вспышкам выстрелов определяли местонахождение противника.
Из воспоминаний участника боя Баранова: «Будучи гардемарином на тендере и в самом начале первой моей кампании, я солгал бы, если бы стал рассказывать о всех направлениях и переменах курса; знаю только, что мы изменяли его не редко. Ветер был тих и переменялся очень часто. Догнал ли нас фрегат, или мы подошли к нему, также не могу сказать утвердительно; но твердо помню, что мы сблизились, — и фрегатские ядра стали перелетать чрез наш тендер, повреждая его рангоут. Впоследствии и наши ядра стали долетать до фрегата. Мы не скупились на выстрелы и бой сделался жарким! Но ветер стих; тендер имел большие повреждения в корпусе и вооружении, и потому командир приказал прекратить стрельбы и выкинуть весла. Как теперь вижу артиллерийского бомбардира, просившего позволения наложить фитиль на коронаду, говоря, что она уже наведена на фрегат; позволение дано, выстрел раздался; но в то же мгновение неприятельское ядро раздробило ногу храброму артиллеристу гораздо выше колена. Упав, он на руках и остальной ноге дополз до фор–люка, спустился на кубрик и не доверяя операции лекарскому ученику, неопытному мальчику, сам отрезал висевшую на жилах, свою раздробленную ногу.
Действие веслами во время штиля и маловетрия дало тендеру ход до 4 узлов. Фрегат, лежащий с нами борт о борт, стал отставать и, очутившись у нас за кормой, приводил лагом, палил залпами и, наконец, ядра его не стали долетать до нас. Нарген был близок. Мы спешили на Ревельский рейд, а впоследствии даже к ближайшему берегу. Уже мечтали мы, с каким восторгом будем рассказывать о нашем деле товарищам, а те из нас, которые были свободны от дела, собравшись у гака–борта, прокричали с командою троекратное «ура», махнувши шляпами отставшему от нас неприятельскому фрегату. Но радость наша была слишком преждевременна! Впереди тендера появилась черная туча, мгновенно налетел шквал и паруса разлетелись на части. Тендер сильно накренило; подветренные паруса забуровали; иные сломались, другие надобно было перерубить, чтобы не отнимали ходу и не препятствовали править рулем. Из 14 коронад многие были подбиты; снасти и реи избиты; тендер расстрелян; люди изнурены до крайности 4–х часовым действием. Фрегат, убрав бом–брамсели и брамсели, грот и фок, подошел к нам менее, нежели на ружейный выстрел, спустился под корму, дал два залпа из шканечных и баковых орудий, разбил штурвал, убил и изувечил несколько человек из команды, лег в дрейф близь правого нашего траверза и потребовал немедленной сдачи…»
К этому времени на «Опыте» оставалась целой единственная пушка, а в живых не более десятка человек. Самому Невельскому ядром отшибло нижнюю челюсть. Он упал, но затем, опершись рукой о палубу и замотав то, что осталось от челюсти, окровавленным шарфом, продолжил, как мог, командовать боем. Говорить Невельской уже не мог, ибо рот превратился в одну сплошную рану. Объяснялся знаками. «Приготовиться прорубить днище!» — написал он свинцовым карандашом на клочке бумаги боцману. К этому времени несколько раз ядрами уже сшибало кормовой флаг, а потому Невельской велел крепко прибить его к флагштоку гвоздями. Неравный бой продолжался в ярости и отчаянии. Наконец после очередного фрегатского залпа ядром отшибло ствол последней пушки.
Невельской выхватил саблю — сигнал к абордажу. Но англичане, видя решимость русских, вплотную не подходили, а продолжали забрасывать беспомощный тендер ядрами.
Из воспоминаний Баранова: «Подошедшие офицеры представили ему (Невельскому. — В.Ш.), что дальнейшее упорство с нашей стороны без всякой пользы, повлечет за собой неминуемую гибель остальных людей, которые храбростью своею и беспрекословным исполнением воли командира, вполне заслуживают, чтоб была спасена жизнь их. Действительно, все убеждало в бесполезности и даже невозможности дальнейшего сопротивления; тем более, что жестокая рана лишала нашего капитана возможности непосредственно участвовать в деле. Исполнив до последней минуты все, что требовал долг чести, решено было сказать фрегату, что мы прекращаем действие. Горька подобная минута! Мы сознавали, что исполнили долг свой, а между тем по лицам нашим, закопченным дымом пороха, катились слезы глубокой грусти! Нам велено было спустить флаг. Но флаг, у которого сигнальный фал перебило еще в первую перестрелку, привязан был наглухо к ноку гафеля, оставшемуся на одном дирик–фале, потому что гордень также была перебита (грот, расстрелянный ядрами и картечью, разорван был пополам нашедшим шквалом). Мы отвечали, что флага нельзя спустить; тогда потребовали, чтоб мы разостлали английский флаг по борту; что и было исполнено в 11–м часу вечера».
Впрочем, существует мнение, что Невельской преднамеренно отказался спускать Андреевский флаг и не поднял английский. Это означало, что тендер официально так и не был сдан, а захвачен с боя. Так как впоследствии вопрос о сдаче никогда и никем не поднимался, думается, все происходило именно так.
К разбитому и беспомощному «Опыту» от борта «Сальстета» уже спешили шлюпки с абордажной партией. Когда они вступили на тендер, их взгляду предстала страшная картина: вся палуба была завалена мертвыми телами. Среди павших находились несколько раненых, готовых отбиваться тесаками и отпорными крюками. У матросов не оставалось даже пуль! Впереди всех, широко расставив ноги, стоял лейтенант Невельской. С оторванной челюстью и свисающим вниз языком он был ужасен. Скрестив руки на груди, командир «Опыта» молча смотрел на своего противника. Когда раненых «опытовцев» перетаскивали на «Сальстет», те успели разглядеть десятки мертвых тел, уложенных рядами на шканцах, рваный такелаж, разбитые пушки и развороченные ядрами борта.