Дело «Памяти Азова»
Шрифт:
Итак, Шмидт спустился в миноносец и, бросив на произвол судьбы «Очаков» со всей его погибающей командой, на полном ходу попытался вырваться из Севастопольской бухты, держа курс в открытое море. Существует мнение, что Шмидт хотел уйти в Турцию. Едва миноносец отошел от борта горящего крейсера, как на «Ростиславе» подняли сигнал: «Следовать под корму адмирала». Таким образом, Шмидту предлагали, в какой уже раз, не подвергая более риску человеческие жизни, сдаться. Но «красный лейтенант» сигналу не внял. Миноносец дал полный ход и помчался на выход из бухты. После этого по нему прозвучало несколько точных выстрелов. Остановлен поврежденный миноносец был брандвайтенным судном напротив Приморского бульвара. Сам Шмидт на допросах утверждал, что ему надо было для чего–то попасть в Артиллерийскую бухту. Однако последнее вызывает известное сомнение. Берега Артиллерийской бухты были к этому времениуже заняты верными правительству войсками, и Шмидт об этом был прекрасно осведомлен. Если он шел туда, значит, бросив «Очаков», он шел сдаваться? Но с таким
Если взглянуть на дислокацию кораблей в Севастопольской бухте на момент боя и маневрирования Шмидта на миноносце № 270, то «турецкий план» побега выглядит достаточно вероятным. Для этого ему надо было просто вырваться из Севастопольской бухты, причем сделать это, двигаясь именно вдоль Приморского бульвара и Артиллерийской бухты, подальше от орудий Константиновского равелина, скрываясь за дымом расстреливаемых кораблей. Выскочив из бухты, быстроходному кораблю было легко затеряться в просторах Черного моря. Там миноносец можно было искать с таким же успехом, как искать иголку в стоге сена.
Надо отдать должное Шмидту: план побега был им продуман и организован блестяще. «Красный лейтенант» не учел только меткости стрельбы черноморских артиллеристов. Думается, что у Шмидта все бы получилось, но в самый последний момент миноносец был поврежден точным выстрелом с броненосца «Ростислав» (при этом ни один человек на его борту не был даже ранен!), а затем и перехвачен брандвахтенным судном. При этом Шмидт даже не пытался сопротивляться, хотя на миноносце имелись самодвижущие мины (торпеды) и мелкокалиберные орудия. «Красный лейтенант» к этому времени вообще, видимо, утратил всякую волю и находился в полной прострации. При первичном осмотре катера Шмидта, впрочем, не нашли, но затем он был извлечен из–под металлических палубных настилов–паелов, где самым постыдным образом прятался. На неудавшемся командующем была уже матросская роба, и он пытался выдавать себя за ничего не понимающего кочегара. Однако, несмотря на эти ухищрения, Шмидт был сразу же опознан. Пленника немедленно доставили на Графскую пристань. Существует устойчивое убеждение, что там морские офицеры публично надавали ему пощечин. Но это не соответствует истине. Лейтенант Ф. Карказ лишь размахивал кулаками перед лицом Шмидта, что признает и сам «красный лейтенант». Карказа за это расстреляют в 1918 году. Дело в том, что помимо всего прочего офицеры Черноморского флота были возмущены тем, что отставной лейтенант самовольно нацепил на себя никогда ему не принадлежащие погоны капитана 2–го ранга, а кроме этого собирался поднять на своем корабле и вице–адмиральский флаг!
Что касается плененного Шмидта, то его разместили на броненосце «Ростислав». О нескольких часах своего пребывания там Шмидт оставил весьма подробные воспоминания. Читая их, просто невозможно не понять, что написаны они человеком с явно ненормальной психикой. Шмидт подробнейшим образом описывает, кто, что и когда ему говорил, какое нехорошее было выражение глаз у говоривших с ним офицеров. Шмидт сильно возмущается, что ему не дали сразу же вымыть перемазанные углем лицо и руки, не напоили сразу же горячим чаем… не пригласили отобедать в кают–компанию, не переодели в чистую одежду, отобрали папиросы и спички, не дали сыну подушку и т.д. и т.п. Только что сам вешал офицеров, а тут требует от них же себе горячий чай!
Однако Шмидт все же признает, что по его требованию с «Очакова» ему все же позднее привезли чистую одежду. Затем Шмидту разрешили и умыться, и накормили. Обо всем этом «красный лейтенант» пишет с чисто немецкой педантичностью, однако при этом ни словом не упоминает о десятках только что погибших по его воле людей, словно их никогда не существовало. Шмидт занят исключительно своей особой. Один из офицеров Черноморского флота вспоминает, что когда Шмидта привезли на броненосец «Ростислав», то матросы броненосца, взбешенные предательством «красного лейтенанта» по отношению к их собратьям, брошенным на «Очакове», хотели его расстрелять. Спасло Шмидта только вмешательство офицеров. Вот такой вот «герой»! Дальнейшая судьба Шмидта нам хорошо известна.
Вообще создается впечатление, что трусость и непорядочность — это характерная черта всех трех «оборотней в погонах». Все они были горласты и наглы, когда чувствовали себя в безопасности. Все они показали себя жидкими на расправу, когда дело приняло другой оборот и их драгоценным жизням стала угрожать реальная опасность. Таким же как его старшие товарищи по революционному делу на флоте, оказался и «красный лорд» Раскольников. Это говорит не о случайности, а о закономерности! Все провокаторы при ближайшем рассмотрении оказываются заурядными трусами.
Тайна сдачи «Спартака»
Обстоятельства сдачи «Спартака» весьма сильно разнятся, и полную картину происходившего восстановить крайне сложно. Итак, около 13 часов «Спартак» взял курс на Таллинский рейд, и тут же были замечены английские корабли, выходящие из гавани. Эсминец тут же развернулся и лег на обратный курс. Преследователями были английские легкие крейсера «Карадок» и «Калипсо», а также эсминец «Уэйкефул». Британцы шли полным ходом и довольно быстро нагоняли «Спартак». Когда дистанция сократилась до 60 кабельтовых, крейсера открыли огонь. «Спартак» отвечал из кормовых орудий. Существует мнение, что «Спартак» не мог дать полный ход, так как малочисленная машинная команда была не в состоянии обеспечить работу обеих турбин одновременно. Нагоняющие английские корабли прекратили сближение со «Спартаком», когда кильватерная струя эсминца окрасилась в желтый песчаный цвет, то есть корабль попал на мелководье.
Насчет дальнейших событий есть две версии. Раскольников утверждает, что примерно в 13 часов 30 минут одним из близких разрывов был легко ранен его помощник по оперативной части Струйский. Это произвело «сильное впечатление» на рулевого, и он уже больше следил за разрывами снарядов, нежели за тем, чтобы держать эсминец на курсе. В результате «Спартак» на полном ходу вылетел на мель, повредив гребные валы и винты. Англичане подошли на 15 кабельтовых, лениво постреливая. Раскольников приказал открыть кингстоны, но инженер–механик Нейман доложил, что они неисправны. Сочтя положение безнадежным, подняли сигнал о сдаче в плен.
По версии историка Мордвинова, во время стрельбы из носового орудия, которое приходилось разворачивать за траверз, пороховыми газами и воздушной волной была полностью приведена в негодность карта, на которой производилась прокладка курса, а рулевой матрос был оглушен.
Любители истории флота приводят относительно боя «Спартака» некоторые расчеты. Разумеется, эти расчеты не дают полностью реальной картины происходившего в тот момент, но кое–какие выводы все же сделать позволяют.
Итак, крейсера «Калипсо» и «Карадок». Скорость хода 29 узлов, вооружение — пять 152–мм орудий, дальность стрельбы максимальная — 13,3 км (72 каб.), скорострельность — 8 выстрелов в минуту.
Эсминец «Спартак» — по проекту максимальный ход около 30 узлов, но фактически на момент боя, разумеется, меньше. Вооружение — четыре 102–мм орудия, максимальная дальность стрельбы — 88 кабельтовых, скорострельность — 12 выстрелов в минуту. Обратим внимание, что более современные орудия «Спартака», несмотря на меньший калибр, обладали большей дальностью стрельбы и скорострельностью. Оба последних фактора особенно важны при скоротечном маневренном бое.
Бой начался, как нам известно, когда между английскими крейсерами и «Спартаком» было приблизительно 60 кабельтовых. Наиболее действенный огонь для орудий «Спартака» следует считать с 45 кабельтовых, у англичан соответственно еще меньше. На дистанцию в 60 кабельтовых англичане могли сблизиться при скорости 23 узла через 9,5 минут, при условии, что «Спартак» к этому времени уже стоял на мели. Итак, все эти 9 минут «Спартак» мог вести огонь по врагу из своих 4–х орудий со скорострельностью 12 выстрелов в минуту. Таким образом, теоретически со «Спартака» могло быть выпущено за это время 432 снаряда. Добавим еще полчаса преследования, когда «Спартак» убегал, — это 30 минут по 12 выстрелов в минуту из 4–х орудий. Это уже 1440 снарядов. Итого: 1440 + 432 = 1872 снаряда за сорок минут боя. Разумеется, что такой темп стрельбы на практике выполнить невозможно. К тому же носовое орудие большую часть времени просто не имело сектора стрельбы, так как эсминец уходил от преследования. Допустим, что со «Спартака» стреляли с меньшей скорострельностью в среднем не по 12,а по 6 выстрелов в минуту. Тогда 1872: 2 = 936 снарядов. Из этого вычитаем, возможно, бездействовавшее большую часть времени носовое орудие. Пусть это будет приблизительно 230 снарядов. Тогда «спартаковцы», при нормальной подготовке артиллеристов, вполне могли теоретически выпустить по противнику около 700 снарядов. Пусть даже не 700, а хотя бы 400 или даже 200! Полный боезапас эсминца типа «Новик» составлял 810 снарядов. Таким образом, «Спартак» беглым огнем мог расстрелять весь боекомплект за полчаса преследования и за 9 минут подхода англичан с момента посадки эсминца на мель. Возможно, что боекомплект на «Спартаке» был не полным, возможно, что вместо 800 снарядов, которые могли выпустить «спартаковцы» по врагу, они выпустили намного меньше. Но ведь не было и этого! Как мы знаем, ни одного попадания в английские корабли зафиксировано не было вообще! Как известно, в годы Первой мировой войны отличным считалось поражение противника хотя бы 8 % снарядов (для нас это 64 снаряда). Допустим, артиллеристы «Спартака» стреляли в три раза хуже, тогда результат должен был составлять хотя бы около 3 % попаданий, т.е. 20–25 попаданий. Но ведь на самом деле не было ни одного! Почему? Да только потому, что никто никуда вообще не стрелял! С убегавшего от англичан эсминца по противнику не было произведено ни одного выстрела, хотя кормовые орудия «новиков» и предназначались именно для того, чтобы вести артиллерийский бой на отходе. И только тогда, когда «Спартак» уже почти вылез на камни, его отцы–командиры наконец–то решили пальнуть по врагу. Но от первого же выстрела со «Спартака» сразу «унесло карту», на этом все сопротивление и закончилось! Создается впечатление, что сдать эсминец англичанам Раскольников с Павлиновым решили еще до этого единственного выстрела, да и сам выстрел был сделан, по– видимому, исключительно для будущего оправдания. Сдаться врагу, не сделав даже попытки к сопротивлению, то есть не сделав ни одного выстрела, значило сразу же попасть в разряд предателей революции. Сделав же один– единственный выстрел перед сдачей, Раскольникову можно было потом смело бить себя кулаком в грудь и требовать почтения к своей особе, как к герою революции. Именно потому весь бой этим одним–единственным выстрелом и закончился. Никто сражаться не собирался изначально. Для протокола следственной комиссии произвели выстрел (и то, чтобы не злить англичан, заведомо мимо), а потом с чистой совестью спустили красный флаг.