Дело Пентагона
Шрифт:
— Ни за что! Ты унизил меня, и я имею право.
— Ты вообще не имеешь никаких прав, — огрызнулся Шон.
— Ну нет, Картер! Хочешь со мной, как со шлюхой, так переходим на контрактную основу. Сегодня расплачиваешься собственным унижением, а на потом найдем более мирные пути урегулирования ценового вопроса. В конце концов, за этим ты меня и вызвал, но до сути добраться не сумел… Так что продолжим, Шон. Что же у вас там случилось? Она бросила тебя ради Алекса?
Он разорвал мои трусики и взялся за собственную ширинку.
— Ну и как там? С ним в постели она горячее? Или он с тобой новостями не поделился? Или теперь вы не так близки, как до того,
— Тебе действительно интересна наша маленькая личная драма? — умиленно поинтересовался Шон. — Ну так если тебе правда интересно, я ее имел первым. Хотя она и считалась подружкой Алекса. Как тебе?
— Ты еще отвратительнее, чем я думала…
Он вошел в меня, и я застонала вовсе не от боли. Ненавижу себя!
— Ну так как, все еще отвратительно? — поинтересовался он, с силой сжимая меня в объятиях.
— А разве это показательно? Ведь какая тебе разница, каково мне, если ОНА с тобой в постели не стонет?
— И тебе бы лучше перестать, Конелл. Если можешь, конечно, потому что сейчас за дверью мисс Адамс, а может, и не только она. Ты же не хочешь, чтобы завтра об этом весь университет говорил? Ведь ты у нас вся такая светленькая и чистенькая, ангелок, не иначе, но вдруг хочешь, чтобы я признал, что ты лучше Пани в постели. Может, мне крикнуть погромче, чтобы уж точно каждый в этих стенах знал правду о нас с тобой. Кстати, знаешь в чем она состоит? — спросил он, и вдруг вышел из меня и дернул к себе за все еще сцепленные запястья… а потом у самого лица прошептал. — В том, что ты действительно моя персональная шлюшка. — А затем толкнул меня так, что я оказалась лицом к спинке дивана, а он сам — сзади. — Как бы это ни было смешно, подо мной хорошо. Но раз простых мирских удовольствий тебе мало, а мне в самый раз, я готов дать тебе то, чего ты хочешь. Забирай гребаного Монацелли со всеми его крылатыми потрохами. И хоть ядом захлебывайся в наш с Пани адрес, с меня не убудет. Давай.
Вот только он уже продолжил начатое, и все гадкие комментарии, которые я копила во время его речи, вылетели из головы в момент. Действительность начала плавиться, все «против» стали растворяться и отдаляться. И я забыла, что за стенкой мисс Адамс, которая так тепло мне улыбалась, я наплевала, что после случившегося она уже никогда не посмотрит на меня так снова… Но я все равно кричала. И Шон тоже.
Когда мы вышли из здания университета, на мне был пиджак Шона. Потому что от платья не осталось почти ничего. И в таком виде я просто не могла прийти к Клеггам. Есть черты, через которые я не переступлю, я итак будто перечеркнула все, что Роберт и Мадлен для меня сделали… А Керри… в общем от мысли, что придется пройти по общежитию в одном лишь пиджаке ректора у меня заболели зубы. Мне оставалось либо поехать к Шону и взять что-то из одежды, а потом сбежать — что само по себе уже маразматически — либо оставаться. А ведь мой жилищный вопрос так и не разрешился. Жить у Клеггов и дальше было нельзя, а если бы я позвонила отцу и сказала, что мы с «моим другом» расстались, и теперь он мне не дает комнату в общежитии, ничем хорошим это бы тоже не закончилось. В конце концов, папа мог и вступиться… В общем я вернулась к Шону.
Когда двигатель мазды заглох, я вцепилась в ручку двери так, будто собиралась за нее до конца жизни держаться. Это было просто безумием. Что я делала, зачем возвращалась в кошмар? С другой стороны, а что еще мне оставалось? Я уеду. Несколько лет, и я просто уеду. Не задержусь здесь ни на день. А раз выбора нет, за оставшиеся годы мне нужно взять от Шона все, что только можно. В профессиональном плане. Иначе все мои мучения бессмысленны. И только после этой мысли я толкнула дверь автомобиля.
Да, я выбрала путь наименьшего сопротивления. Жалко? Возможно. Но я решила так, и дальнейший разговор смысла не имеет. Можно, конечно, меня осуждать за слабохарактерность. Это правда. Но, если уж говорить честно, настолько мерзко Шон со мной больше никогда не поступал… если, конечно, не считать ту жуткую ночь. Да я ему и не позволила бы.
На постели все еще остался запах табака и духов Пани, хотя белье уже сменили. Может, мне лишь показалось, ведь я все три с половиной года его потом чувствовала. Наверное, это подсознание заставляло меня помнить и ненавидеть. Инстинкт самосохранения.
А потому, спасаясь от вони предательство, я собрала все свои вещи и перенесла их в другую спальню. С тех пор я всегда спала там. Не допустила ни одной ночи исключений. Это была моя келья, мой уголок. Небольшой, но успокаивающий. И Шон, видимо, понял, какой смысл я вложила в эти стены. Он никогда в мое личное, персональное пространство не входил без серьезных на то причин.
Вот и весь мой короткий рассказ о том, как Шон Картер научил меня слову «честно». Он доступно объяснил, что в его отношении мне рассчитывать не на что, но забавные бонусы имеются.
Чего хочет каждая женщина? Правильно, любить и быть любимой. И я не явилась исключением. Да, пусть где-то там, в соседней комнате и обитал Шон, бывали моменты, когда я отчаянно пыталась о его существовании забыть. А также о том, что продалась ему без но и если.
После приезда Пани я очень изменилась. Если раньше я просто хорошенькой куколкой, то теперь… не только. Как я уяснила для себя, миленькие домашние девочки никому не нравятся. Да и, кроме того, разве я могла о себе так думать после всех гадостей, коих нажелала Шону и Карине? Нет.
Я страдала от мысли, что я вовсе не хорошая. И винила себя. Если бы я была как человек лучше, я бы не встретилась с Шоном, я бы нашла себе симпатичного славного парня, с которым бы никогда не заговорила, как с Картером. Я чувствовала себя и гадкой, и виноватой, за свои слова, но все равно не могла сдержаться. Особенно если было соответствующее настроение. И на душе мерзко, и перестать никак.
Но еще хуже другое. После грандиозного провала на личном фронте я нуждалась в чужом восхищении. Я стала тратить на себя еще больше времени, если я не училась, я занималась собственной внешностью, будто пыталась скрыть за показным совершенством какого-то внутреннего монстра. Ревнивого, злобного, раненого, обиженного до глубины души бесенка. Моему самолюбию просто необходим был бальзам из флирта и внимания. И добивалась я этого… оригинальным способом. Юбка-карандаш, убийственные шпильки, чулки со стрелками, высокая прическа, очень много макияжа и переполненный бар.
— Можно вас угостить? — спросил парень. Он подошел ко мне не первый, но единственный выглядел, ну, адекватным что ли. Именно таких я и дожидалась.
— Если после этой стопки текилы я еще буду стоять на ногах, я позволю вам заказать мне еще одну. — В ответ на мои слова он рассмеялся и тоже взял себе текилу.
— А вы американка. Как вас зовут?
— Дженевьева, — без промедлений соврала я. Мне всегда нравилось это помпезное имя. Теперь это кажется смешным.
— Угу. А на самом деле? — Он одним лишь взглядом посмеялся надо мной. И был умен, не как те, кто встречался мне прежде. Это смущало. Но я не сдалась: