Дело «Пестрых». Черная моль
Шрифт:
Когда они подъезжали к дому, где жил Михаил Маркович, старик взволнованно произнес:
— Это просто невероятно! Мне сейчас стыдно смотреть в глаза вам, Соне, всем. Столько лет морочить голову можно только такому старому ослу, как я. Вы, конечно, не поверите, но Соня всегда именно так мне и говорит.
— Нет худа без добра, — улыбнулся Геннадий. — Зато теперь вы можете нам очень помочь.
— О да! — с воодушевлением откликнулся Михаил Маркович. — Теперь-то я вам, конечно же, помогу!
— Вы
— Или нет! Последний раз это было месяц назад. Отвез ему одну вещицу.
— По какому адресу?
Михаил Маркович, не задумываясь, назвал адрес. Геннадий насторожился. Это был совсем не тот адрес, по которому официально проживал Плышевский.
— Вы не ошибаетесь?
— То есть как это «ошибаетесь»? Я даже знаком с его супругой.
— Супругой?
— А что? Даже такой подлец тоже может иметь супругу.
— Так, так. А кого из его последних знакомых вы знаете?
— Знакомых? Одну минуту. — Михаил Маркович задумался, потирая лоб тонкими, жилистыми пальцами. — Вот, скажем, я делал по его заказу очень теплую надпись одной гражданке ко дню рождения. Ее звали Мария Павловна. А фамилия… Как же была ее фамилия?.. Жохова… Жехова…
Геннадий заглянул в записную книжку.
— Жерехова?
— Да, да, совершенно верно! — обрадовался Михаил Маркович.
— А текст вы, наверное, уже не помните?
— Извиняюсь! — обиженно возразил старик. — Что, что, а свои надписи постоянным клиентам я помню абсолютно все. Я даже помню самую первую, которую я гравировал по просьбе этого… этого типа на золотой пластинке для сафьянового бювара: «Дорогому и верному другу Оскарчику на память о прошлом и как залог на будущее».
— Кто же это такой Оскар?
— Минуту, минуту! Ему была еще одна надпись. Когда же это, боже мой?.. Ага! Осенью сорок шестого. Надпись такая: «Другу и великому адвокату от вечно признательного». Вот так.
— Адвокату… — задумчиво произнес Геннадий. — Осенью сорок шестого… Интересно. Оказывается, даже такой осторожный человек тоже имеет свои слабости — эти надписи. Кстати, последняя, на золотом портсигаре, вы знаете, кому адресовывалась?
— Некоему Свекловишникову, «другу и сподвижнику», обратите внимание. — Михаил Маркович многозначительно поднял палец. — Ну-с, потом были надписи дочке, супруге, ее брату…
— Погодите, погодите, Михаил Маркович! Давайте по порядку. Значит, дочке. Вы ее видели?
— Нет. Она с отцом не живет.
— Да ну?
— Так он мне сказал. Хотя теперь я уже ничему не верю.
— М-да. Ну, а супруга, кто она, как ее зовут?
— Роза Кондратьевна. Очень молодая особа. Я бы сказал, недопустимо молодая, если уж на то пошло. В дочки ему годится. К тому же актриса.
— Ну, а это откуда вам стало известно?
— Как по-вашему, у меня есть глаза или нет? Афиши висят
— Тогда понятно. А ее брат, кто он?
— Тоже, извините, артист. Петр Словцов. Надпись была такая: «Талантливому актеру и верному другу».
— Так, все это ясно. А скажите, Михаил Маркович, вот что. Если прикинуть в среднем за год, то на какую сумму потянут все эти подарки, как вы полагаете?
— Гм… Признаться, не задумывался. Но попробуем…
Старик откинулся на спинку сиденья и, бормоча что-то, стал загибать пальцы.
— Значит, считать все? — через минуту переспросил он. — Даже скромный серебряный портсигар соседу по дому?
— По дому? — опять насторожился Геннадий.
— А что особенного? Если есть квартира, то есть и соседи, я полагаю. Надпись такая: «Александру Яковлевичу, доброму соседу, с пожеланием здоровья и успехов». Значит, считать?
— Да, конечно.
— Очень хорошо.
Михаил Маркович принялся снова что-то бормотать себе под нос, загибая пальцы.
Неожиданно до Геннадия донеслось:
— Вадиму, это уже, слава богу, шестнадцать.
— Какому Вадиму? — спросил Геннадий.
— Вы думаете, я уж все могу знать? — не меняя позы, откликнулся Михаил Маркович. — Так нет. Этого Вадима я не знаю. А надпись, если хотите, была не совсем обычная. На костяной рукоятке охотничьего ножа: «Вадиму Д., буйной голове, с пожеланием сохранить ее на плечах». Каково? И обратите внимание, на этот раз без подписи.
Геннадий напряженно слушал, стараясь запомнить каждое слово.
Михаил Маркович кончил наконец считать и совершенно одурелым взглядом посмотрел на Геннадия.
— Нет, вы знаете, что получается? Ей-богу, Соня права, это только мне, старому дураку, не могло прийти в голову посчитать раньше! Или я окончательно спятил, или… Вот смотрите. Получается за последний год около двадцати предметов средней стоимостью в тысячу рублей каждый. Итого — двадцать тысяч. Двадцать тысяч! Как следует из ваших документов, его оклад равен тысяче шестистам рублей. Выходит, все до копейки он тратит на эти подарки. А жизнь? А туалеты? А машина? А…
Михаил Маркович даже задохнулся от нахлынувших на него мыслей.
Геннадий усмехнулся.
— На все это деньги идут, по-видимому, из других источников.
— Жулик… — багровея, выдавил из себя Михаил Маркович. — Прохвост…
— Все это предстоит еще доказать, — заметил Геннадий. — Знаете, — признался он, — я даже не ожидал получить от вас столько сведений. Большое вам спасибо!
— Оказывается, старый Лифшиц еще на что-то годен, — усмехнулся Михаил Маркович и, проведя рукой по голове, иронически добавил: — Но вместо «спасибо» поворачивайте машину и везите меня обратно в мастерскую. Обед окончен. Все было очень вкусно.