Дело «Пестрых». Черная моль
Шрифт:
— Зачем пришел?
— Вопрос! Старых друзей проведать! И девочек знакомых тоже! А ну, пропусти! — толкнул он Борьку Сорокина.
— Пьяных не пропускаем, — медленно отчеканил Клим.
— Что?! — заорал Карасевич. — А ну, мальчики, нажмем!
Дальше произошло неизбежное: «особая группа» вступила в дело.
Когда порядок был восстановлен и Клим, тяжело дыша, направился в зал, к нему подбежала Лидочка.
— Ой, Клим! Я все видела. Он теперь будет ждать меня у выхода. Я боюсь.
Клим усмехнулся.
— Навряд. Ты еще не все видела. А в общем, я провожу тебя, если хочешь.
Лидочка недоверчиво подняла на него глаза.
— Проводишь?
— Угу.
Они вышли из клуба последними.
На пустынной улице никого не было. Ветер неистово раскачивал фонари у них над головой, и вокруг плясали безмолвные фантастические тени. Было холодно и сыро.
Клим не сразу решился взять Лидочку под руку. Первое время шли молча. Потом Лидочка спросила:
— Как ты живешь, Клим?
— По-старому.
— Но ведь ты теперь во всем районе известен!
— Денег за это больше не платят, — как можно пренебрежительнее ответил он.
— Ах, Клим, не в деньгах счастье! — вздохнула Лидочка. — Вот у меня они есть, не жалуюсь, а счастья… его что-то не видно.
— Это смотря как понимать счастье.
— А вот скажи, ты счастлив?
Клим усмехнулся.
— Так сразу и не скажешь.
Помолчали. Клим вынул мятую пачку «Прибоя» и, на минуту освободив руку, на ходу закурил.
— Скажи, Клим, — неуверенно спросила Лидочка, — тебе, небось, много плохого про меня рассказывали, да? Только правду скажи. Рассказывали?
— Угу.
— А ты верил?
Клим пожал плечами.
— Верил, — с горечью сказала Лидочка. — И правильно, что верил… Я плохая… Ой, Клим, какая я плохая! За это и нет мне счастья, одни… одни деньги, чтоб они провалились!
— Ну чего болтаешь! — грубовато оборвал ее Клим.
— Я не болтаю. Просто ночь такая… страшная. Правда, Клим, жутко ночью одному?
— Ты ж не одна.
— Ой, Клим, ничего ты не понимаешь! Клим…
— А?
— Скажи… как людей арестовывают: по ночам, да?
— Каких людей? — удивился Клим.
— Ну, милиция. Всяких там… преступников, — дрогнувшим голосом произнесла Лидочка.
— Ладно тебе, — хмуро ответил Клим. — Тоже придумаешь…
— Нет, ты скажи.
— Зачем? Тебя ж арестовывать никто не собирается.
— А вдруг?
— Слушай, Лид, — не вытерпел Клим, — ты о чем другом говорить можешь?
И тут вдруг Лидочка заплакала, да так горько, безутешно, утирая варежкой слезы, что Клим растерянно остановился.
— Да что с тобой творится? — спросил он.
Но Лидочка вместо ответа уткнулась лицом ему в грудь и заплакала еще сильнее, а Клим неловко гладил ее по голове и не знал, что сказать.
— Ну, чего ты… чего ты?.. — бормотал он.
— Страшно… — сквозь слезы проговорила Лидочка. — Очень… мне… страшно… по ночам… и днем тоже страшно. Не могу я так…
— Ну чего ж тебе страшно, глупая?
— Всю… всю кровь они из меня выпили! — рыдала Лидочка. — Всю… всю…
— Да кто, кто? — с нарастающей тревогой спрашивал Клим.
— Ой, ничего ты, Клим, не знаешь! Я… сначала думала, что легко это… А теперь не могу!.. Деньги их мне руки жгут!.. Ой, пропала я!.. Жизнь моя проклятая!.. — почти истерически выкрикивала Лидочка.
— Ну, вот что, Лид, — сурово сказал наконец Клим. — Будешь толком-то говорить? Будешь или нет?!
— Что?.. Что говорить?.. — опомнилась вдруг Лидочка и так затравленно, с таким отчаянием и страхом взглянула на Клима, что у него невольно сжалось сердце.
Они еще долго бродили в ту ночь по Москве. Но Клим так ничего и не мог добиться от девушки. Ее все время бил какой-то нервный озноб; она то плакала, то начинала с ожесточением, истерически ругать кого-то.
Только один раз у Лидочки вдруг сорвалось с губ имя «Мария».
— У-у, проклятущая!.. Убила бы ее!.. Вместе с этим толстым боровом!.. Ой, убила бы!..
И она снова разрыдалась.
Было уже очень поздно, когда они подошли наконец к ее дому.
На прощание Клим крепко прижал Лидочку к себе и поцеловал в губы. Она на секунду замерла в его объятиях, потом вырвалась и убежала.
На обратном пути Клим пытался заставить себя разобраться во всем том странном, непонятном и тревожном, что услышал только что от Лидочки. Но на губах он все еще ощущал ее влажные, соленые от слез губы, и мысли его путались.
Прежде чем зайти в подъезд, Сенька Долинин окинул взглядом новый корпус Управления милиции. «Да-а, хозяйство! — озабоченно подумал он. — Иди тут его сыщи». Однако он решительно толкнул тяжелую дверь и, поднявшись на несколько ступенек, очутился в просторном вестибюле. В обе стороны уходили коридоры, а прямо перед Сенькой оказалось окошечко бюро пропусков. В глубине вестибюля виднелись будки с телефонами.
Сенька с независимым видом подошел к дежурному милиционеру.
— Мне тут по служебному делу в МУР надо бы позвонить, товарищу Коршунову. Телефончик не подскажете?