Дело победившей обезьяны
Шрифт:
– Что-нибудь полезное увидели? Чунь-лянь подняла на Бага глаза, и тот с удивлением обнаружил, что в ее взгляде нет ну ни капельки раскаяния; наоборот – студентка очень старалась, да не успела до конца стереть с лица… улыбку.
– В тех окнах, что сбоку справа, – указала она, – там, драгоценный преждерожденный ланчжун Лобо, прихожая и одна комната. Обстановка вполне простая. Я видела несколько человек – такие… здоровенные… неприятные… Пили, кажется, чай и играли в кости.
– А есаул Крюк? И тот, второй?..
– Драгоценного есаула Крюка среди них не было, а второго я толком не разглядела… А слева все окна занавешены плотно, даже свет не пробивался. Или там не зажигали света.
– А чердак?
– Чердак?..
Баг сокрушенно вздохнул.
– Ладно, разберемся с чердаком.
Получасом позже
Чердак в доме был. Как дому без чердака? Но единственное его окошко надежно заколотили специально подогнанными досками – от голубей, любящих погреться у печных труб и, возвышенно курлыкая, справить нужду рядом с ними. Голубь нынче пошел крепкий да рослый, и в стремлении очутиться на вожделенном чердаке, у теплых труб, традиционно тонкую заградительную фанерку выбивал с налета грудью, даже не заметив. Так что – доски, только доски.
Вообще при ближайшем рассмотрении дом оказался довольно запущенным, явственно требовал капитального ремонта, и довольно странно выглядели при таких обстоятельствах белые разномерные бумажки на доске у входной двери, оказавшиеся объявлениями о сдаче квартир внаем. Выходило, что свободны чуть не все квартиры, кроме одной, на третьем этаже, а это в центре города – редкость изрядная, объясняемая, скорее всего, единственно несоблазнительностью предлагаемых жилищ. Дом наводил на мысль, что его владелец, гонясь за сиюминутным барышом, силком откладывал до последнего его починку, вовсе не соображая, что после нее, при обновленных-то обиталищах посередь Мосыкэ, прибытки его по меньшей мере упятерятся. Или у домовладельца решительно не было на ремонт денег. “Куда Мосыковское управление этического надзора смотрит? – критически размышлял Баг, пока прекрасная ханеянка показывала ему, как именно она вечером на крышу пробиралась. – Хоть бы ссуду домовладельцу дали, что ль, раз у него в кармане пусто… Ну а ежели дом казенный, то этакое небрежение и вовсе человеконарушением пахнет…”
Крыша, однако же, выглядела удобной – пологая такая крыша, вся в трубах, за одну из коих, ближнюю к окнам, Цао Чунь-лянь ночью уже успела протоптать в снегу узенькую тропку. Хорошая крыша, даже если и захочешь – не свалишься. Баг любил такие крыши.
Оставив Хамидуллина и Казаринского внизу и велев скрытно наблюдать за входом, отмечая всех вышедших, а если, паче чаяния, появится есаул Крюк – одному следовать за ним, а другому оставаться на месте, честный человекоохранитель с Цао Чунь-лянь засели за трубой.
Одно из окон квартиры на третьем этаже было отсюда видно как на ладони: в скупо обставленной проходной комнате – большой стол да несколько стульев, грубая лавка и закрытая дверь у дальней стены, – прекрасно просматривались трое преждерожденных самого простецкого и в то же время разбойного вида. Грубые лица, щеки, видавшие бритву последний раз несколько дней назад, а у одного еще и приметный шрам во весь лоб; грязноватые, дешевые, доведенные до несообразного состояния халаты, – вид этих людей заставил Бага всерьез задуматься об обитателях хутунов Малина-линь и Разудалого Поселка в Александрии. Там немало таких преждерожденных: не отмеченных печатью высоких устремлений, подчас, увы, обделенных умом, обретающих рис свой насущный в разного рода мелочных предосудительных занятиях, от коих благородного мужа предостерегал еще Конфуций, и частенько взывающих к необходимости решительного человекоохранительного вразумления. Подобное тянется к подобному: уточки-неразлучницы скользят рядышком по прозрачной поверхности озерной глади, а жизнерадостные гамадрилы рядами кажут красные зады с веток любимых плодоносных зарослей. И очень даже хорошо, что для всякой твари спокон века назначено свое место. Негоже верблюду невесомой ласточкой разгуливать по крыше мечети, и что было бы, упаси Будда, если бы всякие бабуины невозбранно скалились из кустов Благоверного сада?! Великое нестроение. Так и подобные преждерожденные: они обитают в хутунах, им там любо, вольготно и приятственно, а в каком, скажите, ордусском городке нет своих хутунов? Другой вопрос: что такие
Разбойного вида преждерожденные, развалясь на стульях, вовсю дымили, прихлебывали что-то из небольших пиалок – “Ага, чай, как же!” – подумал Баг, завидев в углу комнаты несколько характерных бутылей “Мосыковской ординарной”, – и предавались достойной их беседе, то есть размахивали руками, явно повышая друг на друга голос, – спорили. Или не спорили, кто их поймет? Может, это они так радуются… Вот медведь: пойди пойми, как он радуется.
Есаула Крюка меж них не наблюдалось.
– Драгоценный преждерожденный ланчжун Лобо, – прошептала притаившаяся рядом Чунь-лянь, – позвольте ничтожной студентке спросить… это тоже часть нашего практического занятия?
Баг собрался строго цыкнуть на нее, но на лице ханеянки был написан такой неподдельный интерес, граничащий с восторгом, что он сдержался и прошептал в ответ как можно мягче:
– Нет, драгоценная Цао, это уже нечто большее.
– Ой… – одними губами пискнула Чунь-лянь и крепче стиснула рукоять меча: мечи у студентов были самые простые, короткие, с лезвием всего в восемнадцать пуней; у Цао Чунь-лянь, правда, простая кожаная оплетка рукояти была украшена тонкой золотой нитью. Баг мысленно вздохнул о своем родовом мече, пропавшем из-за злокозненного Козюлькина, и осторожно высунулся из-за трубы.
Один обитатель хутунов внезапно поднялся, помахал ладонью, тщетно пытаясь разогнать облака табачного дыма, потом шагнул к окну – Баг мгновенно скрылся за трубой – и, привстав на цыпочки, открыл форточку.
“Вот ведь молодец какой!” – одобрил Баг, снова высовываясь.
Наружу потянуло сладковатым – преждерожденные курили дурь. Крутую Азию. Уж в этом Баг понимал.
– …Ну и что? – Теперь через фортку, вместе с запахом травы и кислым спиртным духом, отчетливо доносились голоса. – Долго нам тут торчать-то?
– А чего? Уплочено – и сиди. Вон, выпей еще.
– Да… Забашляли-то нехило, да торчать в центре стрёмно… И то: под замком ведь человека держим, а это совсем другая статья. Чего он натворил-то?
– А хто его знает… Да тебе что? Деньгу отсыпали – и ладно. И помалкивай. А то за лишние вопросы, сам знаешь… враз подмышек лишат. Вэйтухаям потом и брить у тебя будет нечего… – После этой редкостной по глубине шутки раздался дружный гогот.
“Однако! – подумал Баг с изумлением. – Да тут форменный притон человеконарушительный! Хацза!< Это следовало бы перевести как “место, где смешались жабы”, “жабье месиво”. Вероятно, он возник как намек на тесноту, замкнутость и неопрятность подобного рода обиталищ – и качества их обитателей. То, что термин оканчивается иероглифом цза (смешанный, неоднородный, разномастный, несортовой, низкокачественный, нечистый), с трудом способным выполнять функции существительного, не должно обескураживать читателя; по всей вероятности, здесь имеет место редукция исполненной глубочайшего смысла, известной всякому культурному ордусянину фразы из двадцать второй главы “Лунь юя”: (ха цза цзай фэи фэп фэй ха фэй е) – “Жабы порой смешиваются с фениксами, но фениксы потом взлетают (улетают), а жабы – нет”. Стоит произнести первые слова этой фразы – и любой, вспомнив продолжение, сразу понимает контекст. В то же время обрыв цитаты на полуслове подзывает, что в данном случае о фениксах и помину нет, а жабы смешиваются лишь друг с другом. Может, жабы и хотели бы смешаться с фениксами – да лапки коротки… и так далее. Традиционная ханьская полифония смыслов предстает в этом коротком выражении во всей красе. >”
В комнату вошел четвертый обитатель хутунов – громадный ростом; в одной лапе у него была тарелка с чем-то, по виду напоминавшим жиденькую рисовую кашу; рядом сиротливо притулилась сероватая маньтоу. Другая ручища сжимала граненый стакан с прозрачной жидкостью.
– А ну, Евоха, открывай, ща мы ему корму зададим! – громогласно скомандовал вошедший. Один из сидевших, тот, что со шрамом, нехотя поднялся и, бренча большими ключами, вразвалочку подошел к дальней двери. Повозился в замке, распахнул, отвесил шутовской поклон: